Агент Иван Жилин

– Позорище, – она хрипло закашлялась. – Эх, вы, мужики.

Гость ужаснулся. Она шутит. Или все-таки нет? Татьяна в таком состоянии, что не может себя контролировать, это да, но есть на свете вещи, с которыми ни одна женщина шутить не станет… Почему Леонид – единственный, кто смог увидеть Буквы в истинном их обличье? Почему именно этому пацану я решился оставить камни, какой зов привел меня сюда? Здесь мой сын, подумал Жилин. Вот тебе ответ – на все вопросы. Это мой сын. Кому еще, как не сыну, передать Божий дар в наследство… Получается, я должен здесь остаться. Но как же быть с той, которая терпеливо ждет меня у ворот дома?

Бежать, подумал он. Уносить ноги – пока не закипела кровь, пока испуг не превратился в счастье…

– Ну, так мне ловить твоего сорванца или сама справишься? – сказал Жилин и отвернулся.

Нестерпимая фальшь отравляла в комнате воздух.

– Уложи его, если можешь, а то я что-то совсем… – тихо согласилась женщина. – Я лягу, хорошо? – Она легла боком на диван, поджав ноги. – Спасибо тебе, Ваня…

Леониду между тем надоело играть внутри дома, тесновато стало, пространства не хватало, и тогда он с воплями, с гиканьем поскакал в сад.

– Когда будешь уходить, разбуди меня. Поцелуем, – сказала Татьяна в спину Жилину и засмеялась. – Ты прости меня, Ваня, язык вдруг развязался. Не обращай внимания. Не знаю, что со мной творится. Вернее, знаю, но… Не вашего ума это дело, популярные писатели. Ты не бери в голову, главное, приезжай почаще… – Связная речь быстро превращалась в сонное бормотание. – Вот такие у нас пироги. Всю жизнь думаешь, думаешь о настоящем мужике вроде тебя, а жить приходится с каким-нибудь задохликом. Бабы – это лежачий анекдот. А ты, Ваня, негодяй. А я кто? Я – стерва…

Она уже спала. Жилин накрыл женщину пледом, выключил кричащий стереовизор и пошел в сад – объявлять экипажам звездолетов отбой.

Эпилог

Может мелкое

Породить великое.

Как Фудзи – стихи…

Гончар, сын учителя.

«Экспресс-люкс» уносил его прочь из страны, где люди, не желавшие жить иначе, принялись вдруг думать иначе, и у них все получилось. Где деньги, спрятанные под матрацем, воспитывали не алчность, а бескорыстие; где выгода стала двигателем нравственного перерождения. Где за здоровье пили водку, которой невозможно напиться. И где, наконец, доктор Опир читал лекции по макробиотике с той же страстью, что и призывал дураков семь лет назад быть веселыми.

В так называемом одноместном купе отлично разместились два человека. Пожилая дама, приходившаяся фрау Балинской родной мамочкой, спала в гостиной на диванчике; милая была бабуля, совсем не обременительная для одинокого рефлексирующего супермена. Иван Жилин, увы, не спал, хоть и полагалась ему роскошная откидная полка, кстати, двуспальная. За окном мелькали неоновые стрелы направляющих линий. Бежать, думал он. Куда? Обратно в космос? В том космосе я уже был, хватит. Прав был Бэла, когда советовал мне не обольщаться. Вовсе не наш космос, в муках осваиваемый героями пространства, управляет этими удивительными людьми и этой планетой, которая пока нам не принадлежит. Так что если и искать спасение, то в настоящем Космосе – в том, которого никто никогда не видел.

А на Земле что мне делать? Какие еще цели может поставить себе человек, у которого было Слово? Если взглянуть на все сверху, бросив внизу никчёмное тело, тогда не придется бежать. Однако не будет ли и это тоже бегством? И не украдут ли мёртвое тело шакалы в зеленых галстуках? Как это уже случилось с одним беглецом, который не пожелал оставаться во плоти…

Кофеварка возле бара слабо жужжала, выдавая эспрессо по капельке. Когда одноразовый стаканчик был почти полон, Жилин встал и остановил процесс. Других звуков, мешающих мыслить, не было, как не было и тряски: абсолютный комфорт. Естественный Кодекс на территории поезда пока не действовал. То ли назло самому себе, то ли в силу странной привычки закусывать кофе новостями, он включил информационный канал. Голоса Европы ворвались в купе: он сделал потише, однако мысль уже вильнула в сторону.