Агент Иван Жилин

– Все на свете – миф, – гулко разговаривал он сам с собой. – Хваленая немецкая пунктуальность – миф. Поезда в Германии всегда опаздывают, и это их свойство особенно ценно, когда нужно сделать несколько связанных по времени пересадок. Вот и мой поезд, кажется, опоздал. Так что и я теперь – всего лишь миф…

Когда-то Стас был рыбарем по кличке Бляха, игравшим от скуки в азартные игры со смертью. Когда-то Стас хорошо владел оружием, хоть мы с ним доблестно и мотали уроки по начальной военной подготовке. Когда-то он любил мучить лучшего друга вкрадчивым напоминанием: «Сахар на дне». а я таскал его в кино на «Трех мушкетеров», чтобы он понял наконец, что такое настоящая дружба… Жаль, что все это сегодня ему никак не пригодится.

Мы двинулись. Нашему калеке было заметно хуже, его коляской управляла Рэй. Надо бы в лазарет, распорядился я. Где тут лазарет, черт возьми? Не надо в лазарет, попросил больной, не открывая глаз. Если можно, к святому месту. Знаю, знаю, сказала Рэй, куда же еще. Что ж, к святому месту, так к святому – нас, атеистов, этим не запугаешь. Мое мнение давно уже ничего не значило, это бесконечно радовало…

– И все-таки, – ворчал я. – Вот ты говоришь, вертолет, бухта… Достаточно было бы одного вакуум-арбалета! Почему ты жив, Юра? Ты стал бессмертным? Мальчик, готовый красиво умереть, становится бессмертным, какой подарок судьбы.

– Ну что вы, Ваня, – слабо улыбался он и придерживал кровавые нашлепки на груди. – Я теперь просто очень живучий. Вы даже представить себе не можете, какая это жизнеспособная система – наше тело. Оно не боится радиации, может подолгу обходиться без воздуха, не подвержено инфекциям. Вы ведь тоже хотите, чтобы так и было? Я, например, очень этого хочу… хотел когда-то…

Вероятно, человек бредил. С другой стороны – сгоревший вертолет, бухта, вакуум-арбалет. Плюс давнишняя трагедия с проектом «Сито». Трудно отмахнуться от таких фактов. Вот и думай, кого же я на самом деле вытаскиваю из логова заговорщиков?

– Прежде чем что-то захотеть, представь, вдруг это исполнится, – примирительно сказал я. – Заповедь номер один.

– Исполнится, Ваня, исполнится…

Благоустроенные коридоры почти сразу кончились, вокруг была плотная тьма, разрезаемая светом наших фонариков, вокруг были угрюмые известняковые кишки, все более и более непроходимые. Редкие двери служебных помещений были украшены бодрыми надписями: «Пыточная», «Игровая», «Малая сокровищница», и когда, наконец, позади остались туалеты с громким именем «Дефекационная», мы встали, потому что пневмоколяска не вписалась в нужное нам ответвление.

– Боюсь, я не смогу идти, – виновато сказал Странник.

То, что раненый не сможет идти, было понятно даже позолоченному прозаику Жилину. Ну-ка, «Идеал», не стоять в стороне, мысленно скомандовал я, принимая драгоценную ношу в руки. Как это ни удивительно, но тряпочная кукла, вынутая из коляски, оказалась заметно более легкой, чем была полчаса назад. Вата свалялась и скомкалась под дряблой тканью, остро выпирали шарниры и фрагменты переломанного каркаса… Однако впечатление легкости недолго длилось: через несколько метров подземный ход еще сузился. Рэй медленно ползла впереди, освещая мне путь, а я старался не задевать стены хрупкими предметами, будь то моя голова или чужие, торчащие в разные стороны конечности….

Человек в моих руках бурно потел. Не оттого ли и сделался он таким пугающе невесомым? Рэй оглядывалась и с любовью промокала ему лоб платочком.

А потом мы опять остановились. Дальше хода не было, вернее, ход был, только вектор движения радикально изменился. Бетонированная труба, вся в выбоинах и трещинах, смотрела вертикально вверх, и там, в конце этого телескопа, ослепительно горел райский огонь. Рождественская звезда. Там был день, там был свет. В стену были вбиты большие ржатые скобы, выполнявшие функцию лестницы – не та ли это лестница в небо, по которой ангелы восходят к Богу?

– Что это? – спросил я.

– Воздуховод, – ответила Рэй.

– И куда он ведет?

– Ты что, дурак? – простонала она.

– А то нет…

И правда, будь я поумнее – лежал бы на пляже да мозолистые ноги в песок закапывал. Из ранца были вытащены ремни, которыми, по мысли этих фантазеров, мне полагалось пристегнуть мессию к своей спине. Спрашивается, кто здесь настоящий дурак? Смеяться не хотелось, а плакать нам по чину не положено: не стал я спорить, не стал издевательски подвязывать эти их ремни вместо галстука (руки были заняты). Я просто перевесил Странника себе на плечо, сложив ватное тело в поясе – ноги назад, голова вперед.

– Подожди, – остановила меня Рэй, – сначала узнаем, что наверху.

Она надела свой шлем и включила радиоселектор, а я, не в силах прислушиваться к ее наэлектризованным переговорам, закрыл глаза и оперся о бетонную стену. Ноша на моем плече конвульсивно дернулась:

– Вам тяжело?

– Нести тебя или слушать, что ты несешь? – прокряхтел я. – Тяжелее всего понять, зачем я тебе понадобился.