Глава вторая. Парашютисты
- Хорошо, что парашюты не зарыли, а то бы околели к утру в этом чертовом лесу.
Голос доносился из-под кучи белой перкали, обложенной еловыми ветками. Отличить это убежище от снежного сугроба можно было шагов с десяти, не дальше. Переночевать, закутавшись в парашюты, предложил Сименцов. Этот 19-летний красноярский паренек попал в разведшколу из Двинского лагеря военнопленных. Поначалу Волков шуганул Сименцова и приказал не мешкая рыть яму, прятать десантную амуницию. «Парашют в воздухе - это средство доставки агента и его спасительная крыша, парашют на земле - это визитная карточка шпиона, сокращающая шанс на выживание», - наставлял группу перед вылетом начальник лагеря основной подготовки лейтенант Май. Но когда тепло от выпитого с радистом сразу после приземления большого глотка водки стало проходить, Волков плюнул на немецкую инструкцию и скомандовал: «Маскироваться и спать в парашютах».
Он проснулся за минуту-другую до возгласа Сименцова, осмотрелся. Сквозь осиновые стволы и редкие ветки метрах в 50 виднелась небольшая поляна. Та самая, на которой они этой ночью собрались все вместе. Снег был вытоптан четырьмя парами ног, от поляны в сторону чащобы вели отчетливые следы. Было очевидно, что по снегу волокли что-то тяжелое. «Здорово наследили. Надо уходить отсюда, - подумал Волков, - а куда?» Стараясь не разрушить берлогу, не упустить накопленное за ночь тепло, он достал аккуратно сложенную карту. «Если нас точно выбросили, то мы должны быть где-то здесь… Вот в этом квадрате… Да что гадать, надо посылать кого-нибудь в разведку».
- Сименцов! - вполголоса позвал Волков.
- Я, командир.
- Собирайтесь, пойдете с Корытко, разузнаете, где мы. Идите на восток, кажется, там лаяла собака, когда мы спускались. Да побрейтесь!
- На морозе-то?
- А ты думаешь, в кутузке будет теплее, если твоя заросшая морда вызовет подозрения?
Наскоро съев на двоих банку консервов, приведя себя в порядок, Сименцов и Корытко скрылись за частоколом деревьев.
- Надо уходить из леса… Слышь, командир? - пробурчал, высунувшись из своего укрытия, радист. Ему было немногим за 30, в рядах Красной Армии успел повоевать пару месяцев, а уже в августе 1941-го хлебал баланду в немецком пересыльном лагере. В группу Волкова его включили за неделю до вылета на задание, привезя аж из Германии, из Дальвитца. Знал его Волков плохо и потому немного побаивался.
- Надо. Вот только куда? - как бы сам у себя спросил Волков.
- Это как понять «куда»? - строго, даже с каким-то вызовом спросил радист. - Уж не в сторону ли НКВД поглядываешь, командир?.. То-то мне еще в школе намекали поосторожнее с тобой быть, не ровен час, побежишь у комиссаров прощения просить и всю группу продашь.
- Ты это брось, Веселов. По законам военного времени за такие слова я тебя и пристрелить могу.
Волков, смотревший до этого на сходящиеся в одной точке верхушки деревьев, повернулся лицом к Веселову и увидел направленный на него ствол револьвера. Радист вцепился в командира взглядом, но по губам блуждала улыбка.
- Не можешь, - Веселов медленно разжал ладонь, и револьвер беспомощно повис на указательном пальце. - Без рации ты никому там, за линией фронта, не нужен. И комиссары тебе спасибо не скажут, если придешь к ним с повинной и мой труп принесешь. Они за мою смерть тебе еще пяток лет лагерей впаяют. Я радист! Конечно, и ты можешь на ключе «яблочко» отстучать, но кто под него станцует? Коды, они у меня все в голове, а ты там собираешься дырку сделать. Ну ладно, хватит собачиться. Нам друг за друга держаться надо, мы здесь чужие. По одному мы все сдохнем, вчетвером еще можем уцелеть. А повезет - так и на сытую старость заработаем. В третьем рейхе…
Веселов примирительно спрятал за пазуху револьвер и достал фляжку.
- Давай лучше выпьем. А то и парашют что-то уже не греет. У тебя осталось, что хлебнуть?
- Пока есть, - ровным голосом ответил Волков и вытащил флягу.