Агент «Никто»: из истории «Смерш»

Кравченко расстелил плащ-палатку, лег и закрыл глаза. Он представил, как Коршунов тихонько открывает дверь в дом, и крадучись проникает в сени… Жена… Жена стирает в корыте… Стирает?.. Откуда мыло?.. Стирают нынче в ручье… Значит, не стирает… Шьет… Штопает какие-то дырки… А тут - Вася!.. Она - бух! - и в обморок… Нет, это городские без чувств падают, и то в кино. А деревенские? Если б деревенские в обмороки валились, половина баб России за войну окочурилась бы! А они вон сено косят, лошадей запрягают, как та чернявая на переправе. Голосок-то у нее - прямо колокольчик. Да и все остальное. Звенит!.. Ха-ха… Надо было подмигнуть, да остаться на ночку-другую, почувствовать себя человеком, назвать ей свое имя, услышать, как она звонко позовет тебя… «товарищ Доронин!»… или «Кравченко!». А может, все-таки… Хватит!.. Вы на задании, лейтенант!.. Нет, можете лежать и даже расстегнуть верхнюю пуговицу… Но не более! Вам сказали, «забудьте свое имя, теперь вы - никто! У вас нет биографии, родителей, школьных друзей, любимых подруг. У вас есть задание! Вы его выполнили? Получите новое! Справились и с этим? Вот еще!..»

Из кустов донесся еле различимый шорох. Кравченко, не меняя позы, снял с предохранителя лежащий на груди автомат и скосил прикрытые фуражкой глаза в сторону шума. Среди веток показалась выгоревшая гимнастерка Коршунова. Он тихо подошел и молча сел рядом. Кравченко сдвинул фуражку и вопросительно посмотрел на Василия.

- Прости меня, командир, оплошал я, - сдавленным голосом начал Коршунов.

- В чем? - не выдавая волнения, спросил Кравченко.

- Зря мы топали триста с лишним верст - не будет баньки! Ничего не будет!

- Дом сгорел?

- Нет, дом цел, но в нем живут чужие люди. Какой-то инженер из МТС с семьей. А жена - в эвакуации, говорят, в Казахстане. Когда вернется, одному Богу известно. А может, и не вернется. Или вернется, но не одна… Обо мне-то с 41-го - ни слуху, ни духу: жив ли, помер. Дай закурить, что ли…

Весь путь Коршунов не курил, говорил, что бережет силы, что без табака дорога легче, хоть и скучнее. Кравченко протянул ему кисет. Коршунов скрутил «козью ножку», затянулся… и закашлял.

- Ты входил в дом, тебя видели? - насторожился Кравченко.

- Нет, пошел огородами, наскочил на соседку, она все и рассказала.

- Кому она расскажет о тебе?

- Да никому: в деревне-то наших, почитай, не осталось: кто не убежал, когда немцы к Москве шли, тот в овраге лежит - СС постарались, чем-то им деревенька наша не глянулась. Соседка уцелела нечаянно, три месяца в чащобе, в землянке жила, чуть не загнулась от голода.

Коршунов матернулся, замолк, потом вдруг хлопнул себя по лбу и полез в вещмешок.

- Совсем забыл… Вот картошечка… Огурчик… лучок зеленый… Надо подкрепиться, командир…

Они наскоро испекли несколько клубней, жадно поели, запили согревшейся во фляге ключевой водой и замерли, стараясь не смотреть друг на друга. Молчание продолжалось долго.

- Надо идти, Вася, - скорее попросил, чем приказал Кравченко, - здесь нам делать нечего. Берем строго на запад, попытаемся пересечь линию фронта в ближайшей точке. Хорошо бы знать, где она, эта точка, где она, линия фронта.

- На западе - это точно, - не поднимая глаз, произнес Коршунов.

Когда солнце окрасило горизонт в багряные тона, разведчики стали собираться в дорогу. Кравченко решил пробираться к немцам, пока еще можно было догнать фронт. По настроению людей, встречавшихся в пути, было видно, что обещанное фюрером контрнаступление с использованием нового оружия пока не началось. Наоборот, из обрывков разговоров Кравченко составил сводку последних событий и вычертил примерную линию противостояния германских и советских войск. По его прикидкам, «красные» должны были подходить к Минску. За время их с Коршуновым путешествия фронт откатился на запад почти на сотню километров! Чтобы догнать его, нужно было идти и ночью и днем, спать не больше четырех-пяти часов в сутки. Но чем ближе к передовой, тем труднее добывать продукты. Значит, надо запастись здесь.

- Возьми, командир, картошку, что осталось, - будто прочитав его мысли, произнес Коршунов и, помедлив, выдавил: - я, наверное, с тобой дальше не пойду…

Кравченко вопросительно поднял глаза. Коршунов затянулся еле дымящейся самокруткой, выпустил клуб дыма и вздохнул:

- Я здесь останусь… хочу ее дождаться… посмотреть, с кем приедет… А может, одна… Автомат я оставлю, а гранаты ты возьми, тебе они нужнее, хоть и тяжелые, заразы. Нет, одну я приберегу… Для себя.

Кравченко молча принял из рук Коршунова «лимонки», загрузил в мешок картошку и немного лука, затянул тесемки.

- Присядем на дорожку, что ли? - спросил Коршунов, пристраиваясь на бугорок.

- Ты проводи меня, Вася, а то как-то не по-русски, даже за калитку не вышел.

- Провожу, какой разговор! - с готовностью поднялся Коршунов.

- Как себя вести, в случае чего, ты знаешь, учить не буду, - холодно произнес Кравченко.

- А для чего я ее оставил? - Коршунов показал на висящую на поясе гранату.

- Постарайся остаться в живых, мы скоро придем, - подбодрил напарника Кравченко, понимая, что врет.