Агент Низа

Фаусон вынул из саквояжа коробочку и соединил проволочкой с телевизором. Прежде чем нажать кнопку, для верности выглянул в коридор. Никого, если не считать трех скандинавов на другом конце коридора, затаскивающих в комнату лыжи. Он вынул письмо. Конец утренней части уже, к сожалению, выцвел, зато вторая часть чернела лучше, чем первоклассный крем для обуви.

Франк Н. Штейн сидел в кресле и от нечего делать смотрел программу иорданского телевидения, как всегда дающего материалы о Новом Махди. [44]

Одна из необыкновеннейших карьер нашего времени началась несколько лет назад, когда Мухаммад Идриси, доцент Каирского университета, неожиданно отверг все современное, роздал имущество нищим и удалился в пустыню размышлять и проповедовать Слово Божье. Не станем задумываться, была ли тому причиной смерть родителей и невесты в автомобильной катастрофе либо собственная тяжелая болезнь — важно, что в последующие годы по караванным путям и ниткам дорог Сахары путешествовал бывший ученый, ныне дервиш, живущий на подаяния, предвещающий скорый конец света, падение царств Гога и Магога и начало новой эры.

Ренессанс привлекательности ислама — явление не новое. Одновременно с «нефтяным оружием» и возрастанием силы арабских государств ощутимо повышалось и самочувствие потомков Пророка. Однако Идриси отличался от большинства «бичей божьих» своего периода. Он был противоположностью Хомейни, ни разу не произнес слова «святая война», а наоборот, старался выступать как ангел добра и милосердия. Он порицал деление на шиитов и суннитов, учил единому Богу, милосердному и всепонимающему, как бог христиан, который советует побеждать бесправие добродетелью, атеизм терпением, а обособленность солидарностью.

Никаких войн! Молитвы, посты, милостыня! «Един бог Аллах, Единый и неизменный. Он не родил никого, не был рожден. Никто ему не равен и не подобен» — вот и все кредо Мухаммеда ибн Али ибн Идриси.

Терпимость зачастую принимают за слабость, особенно если она берется утверждать, будто христиане всех мастей и евреи суть заблудшие братья, которые, быть может, получат искупление, и уже после смерти им будет дозволено произносить формулу «Нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его», а сие, как известно, есть ни что иное, как пропуск в рай. Однако Мухаммад обладал такой мощью убеждения, что его терпимость была сочтена признаком не слабости, а силы. О ней сохранили воспоминания сахарские номады, неофиты из Нигерии, пилигримы тысячи дорог от Мекки до Тимбукту, которых Идриси лечил и обращал в истинную веру (он был изумительным врачом, поговаривали — чародеем).

Были и противники. Первая попытка проповедовать веру у стен Великой Мечети в Мекке чуть не кончилась побитием его камнями. Его преследовали чиновники, бюрократы отказывали в выдаче паспорта. Несколько месяцев он провел в тюрьме в Оране по обвинению в бродяжничестве. Его интернировали в Исфахане за пацифистские проповеди, однако всегда находились люди, сердца которых смягчались, и перед пророком отворялись двери узилищ и кордоны пограничников, хотя он по-прежнему был лишь одним из многих.

Перелом наступил в памятный рамазан прошлого года, когда один из генералов-владык арабского государства приказал выкинуть Идриси из своих владений, предварительно выпоров. Пророк его простил, не простил Аллах. В тот же день, когда Мухаммада бичевали, самоуверенный политик скончался от апоплексического удара во время встречи с зарубежными журналистами. Постепенно Идриси начала окутывать вуаль популярности, творимые им чудеса стали записывать, вспоминать слова, которые осуществились, кто-то назвал его Новым Махди.

Бывший доцент, а ныне человек божий в скромном одеянии, не подтверждал это, но и не отрицал; когда давал интервью, в его голосе звучала сладость и наивность. Хотя наивным он не был. Весь прошедший год он служил советами и добрым словом политикам, а в распространяемых средствами массовой информации выступлениях (он поселился в деревянном домике на колесах близ Главной Мечети в Мекке) взывал к милосердию и братству, причем не требовал ни чадры для женщин, ни драконовых мер против грешников. «Аллах взвешивает все деяния, не людям их оценивать».

Со своими четками из косточек слив, в которых каждая четка была одним из ста имен Аллаха, мизерный, почти хрупкий, опирающийся на пилигримский посох, он излучал силу, которая, могло показаться, не имеет права гражданства в современном мире.

И потому Франк Н. Штейн отнюдь не удивился, когда однажды, после ряда активных помех на экране телевизора, соединенного с биопередатчиком, возникло лицо Меффа Фаусона, читающего приказ Низа: «Завтра утром застрелить пророка во время молитвы на центральной площади Святого Города».