Агент президента

— Но тогда они продолжают говорить о переговорах, положениях о корректировке границ, и так далее. Я никогда не читал так много расплывчатых слов в моей жизни. Они делают самую большую ошибку, если они думают, что могут втянуть меня в бюрократическую волокиту и заставить меня слушать придирки тех, кого они называют 'некоим международным органом, включающим чешского представителя'. Я не потерплю никакого чешского представителя рядом с собой, пока я жив!

— Вы хотите знать мое мнение, Exzellenz?

— Конечно же, я спрашиваю его.

— Ну, вы следовали курсом законности в течение многих лет внутри Германии, и я слышал, что некоторые из ваших последователей жаловались, что у вас 'комплекс легальности'. Но вы знаете, что всё время он хорошо послужил вам, и я думаю, что он тоже послужит вам, если вы будете иметь дело с англичанами на основе законности.

— Это то, что они поручили вам сказать мне?

Ланни не должен был притворяться, что был шокирован. — "Никто в Англии не может поручать мне что-нибудь, герр рейхсканцлер. Я американец, и мой единственный интерес в том, чтобы мир возобладал в Европе. Вы не можете иметь друзей, если вы не можете заставить себя доверять им".

— Ja, ja, Herr Budd, Sie haben recht. Вы должны понимать, что я под сильным переутомлением. Они волынили со мной по этому поводу в течение нескольких месяцев. А я по своей природе человек действия.

— Конечно, но зачем человеку провоцировать войну, когда устойчивым давлением и терпением он может добиться тех же целей без войны?

— Вы правы, я должен признать это. Расскажите мне об этом потрясающем Чемберлене. Разве может человек так обманывать себя, как он?

Так Ланни пришлось пуститься в рассуждения, которые могли бы выйти из сборника Эмерсона Черты английской жизни. Он пояснил, что своеобразное сочетание религиозности и санкционированной алчности позволили человеку стать лорд-мэром Бирмингема в стадии приближающегося краха капитализма. Пожилые английские тори страшатся будущего, страшатся всякого рода изменения, и в этом кризисе не могли решить, стоит ли доверять своим дредноутам или своим молитвам. Рансимен молился публично перед отбытием в Прагу, Галифакс молился несколько раз каждый день, и жена Чемберлена молились за него в Вестминстерском аббатстве, когда он летел в Мюнхен. В то же время сорок британских дредноутов вышли в Северное море.

В ответ на прямой вопрос, Ланни сказал, что у него нет никаких сомнений, что Чемберлен уверен, что чехи вернут Германии те части Судет, где немцы составляют более пятидесяти процентов населения. Любая опасность планам фюрера исходит не от неискренности британских государственных деятелей, но от непостоянства британского общественного мнения. Возможно, но маловероятно, что разразится такая буря, и правительство будет свергнуто, а сделка отменена. "Если это произойдет, то это означает войну!" — воскликнул Ади, а его гость ответил: "Они знают это, и именно поэтому это вряд ли произойдет".

IX

Было решено, что следующая встреча двух глав правительств должна состояться в месте ближе к Англии. Это предложение сделал Гитлер, а Чемберлен объяснил его желанием "пощадить старика не делать такой долгий путь". Местом был выбран летний курорт на Рейне недалеко от Кельна, где река протекала внутри Германии. Место называлось Годесберг, что на старо немецком означало Холм Богов. Конечно же, старых богов, богов Blut und Eisen, которых воскресили фюрер и его главный мистик Розенберг. Годесберг был излюбленным местом отдыха Ади, заботящегося о своём здоровье. Газеты сообщили, что он посетил отель Дризен не менее шестидесяти семи раз. Именно в этом месте немного больше, чем четыре года назад, он получил срочный и страшный телефонный звонок от Геринга. В результате этого он взял Геббельса и отправился в Мюнхен, где приказал убить одного из своих лучших друзей Эрнста Рёма и тысячу или более других. Те страшные дни и ночи Ночи длинных ножей, которые могли бы закончить карьеру агента президента до того, как она началась.

Ланни мог бы тактично намекнуть, чтобы быть под рукой на этих новых переговорах. Он подумал об этом, но потом решил, что делать этого не будет. Там будет стая газетчиков, а их присутствие было причиной того, чтобы быть в другом месте. Многие из старых знакомых знали его со времен, когда он был "розовым", а он не хотел объяснять им, когда и как он изменил свой цвет. Когда какой-нибудь репортер пытался взять у него интервью, он отвечал, что его визиты в Бергхоф были связаны с продажей произведений искусства, в чём фюрер считался авторитетом.