Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Теплым июльским вечером 1930 года Урсула и Руди сели в поезд до Москвы с билетами в один конец. На дорогу в Шанхай денег у них хватало, а на возвращение – нет. Их пожитки состояли из двух чемоданов с вещами, запасов сухой колбасы, хлеба, бульонных кубиков, маленькой спиртовки и шахмат. В Москве они пересели на Транссибирский экспресс и продолжили неспешное путешествие на восток. Со своей полки Урсула наблюдала, как за окном проплывают российские просторы с океаном березовых лесов до самого горизонта. Когда поезд сделал непредвиденную остановку между станциями, пассажиры высыпали из вагонов, радуясь, что можно немного размяться. “Зазвучал аккордеон, люди стали танцевать. Нас вскоре подхватили за руки, и мы тоже начали танцевать”. Где-то в советской Сибири Урсула и Руди кружились на лугу под звуки русского аккордеона.

В Маньчжурии они сели на поезд Китайско-Восточной железной дороги до Чанчуня, потом сделали пересадку на Южно-Маньчжурскую линию до Даляня, а там уже – на пароход, преодолевая последний этап путешествия длиной в 600 миль – через Желтое море до Шанхая.

Первым делом Урсулу поразил запах: это был удушающий смрад нищеты, поднимавшийся от шанхайской гавани, миазмы пота, канализации и чеснока. В Веймарской республике она насмотрелась на страдания людей во время экономического кризиса, но ничего подобного ей видеть не доводилось. “В окружавших пароход джонках были попрошайки, стонущие инвалиды с культями вместо рук и ног, дети с гноящимися ранами, одни – слепые, другие – с лысыми, покрытыми струпьями головами”. Вереница изможденных, истощенных носильщиков превращалась “в человеческий конвейер”, тянувшийся от парохода до берега.

У причала в ослепительно белом тиковом костюме и пробковом шлеме их встречал Гельмут Войдт со своей женой Марианной, сжимавшей в руках огромный букет цветов. На рикше они домчали до просторной виллы, стоявшей на зеленом проспекте Французской концессии, где предпочитало жить большинство деловых людей, подальше от смрада и гомона порта. Лакей-китаец в белых перчатках наливал прохладительные напитки. Cлуги, кланяясь, подавали подносы с едой. Пыльные чемоданы унесли, и Урсула с Руди, облаченные в новенькие кимоно, потягивали коктейли на просторной веранде с видом на ухоженный сад. Всего пара мгновений – и Урсула перенеслась из одного мира в другой.

В 1930 году Шанхай можно было без преувеличения назвать воплощением социального и экономического неравенства, где между бедными и богатыми пролегала зияющая пропасть. В этом полуколониальном, полукитайском городе пятьдесят тысяч иностранцев проживали в окружении почти трех миллионов китайцев, в большинстве своем прозябавших в условиях крайней нищеты и безысходности. Местное международное сообщество состояло из британцев, американцев, французов, немцев, португальцев, индийцев, русских белоэмигрантов, японцев и прочих; одни были беженцами без гроша в кармане, другие – новоиспеченными плутократами, сколотившими невероятное состояние. В результате политических беспорядков, голода во внутренних областях Китая и последствий Великой депрессии в город хлынула новая волна людей, отчаянно нуждавшихся в работе и пропитании. Трупы рикш валялись между оглоблями их колясок, а мимо курсировали блестящие новые американские автомобили с шоферами в униформе. Шанхай был крупнейшим городом в Китае, центром торговли Восточной Азии. Предприятия и банки стремились перещеголять друг друга, строя все более масштабные здания вдоль фешенебельной набережной Бунд. Но за броскими фасадами торгового квартала и иностранных анклавов скрывался другой Шанхай, город потогонных фабрик, текстильных мануфактур и жилых домов с тесными квартирками, кишащий болезнями, полный отчаяния и назревавшего политического недовольства. Именно в Шанхае зародился китайский промышленный пролетариат и появилась Коммунистическая партия Китая (КПК). Америка, как уяснила Урсула, для революции не созрела – чего нельзя было сказать о Китае.

После опиумных войн XIX века Китайская империя выделила иностранным державам – Британии, Франции и Америке – экстерриториальные “концессии” вдоль реки Янцзы, кварталы, существовавшие по принципу самоуправления, с собственными законами и собственной администрацией. Германия отказалась от своих экстерриториальных прав после Первой мировой войны, передав 1500 проживавших здесь немцев в юрисдикцию китайского законодательства. Международный сеттлмент управлялся шанхайским муниципальным советом – выборным органом, состоявшим из местных иностранцев, где при этом доминировали британцы, возглавлявшие все департаменты за исключением муниципального оркестра, находившегося, разумеется, в ведении итальянца. Чтобы доехать на автомобиле из одного конца города в другой, требовалось три разных водительских удостоверения. Три полиции – французская, китайская и шанхайская муниципальная, находившаяся под руководством британцев, – соперничали, наступая друг другу на пятки и с трудом сдерживая нараставшую волну преступности.