Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Приезжие немцы, чья компания раньше так утомляла Урсулу, превратились теперь в ценный источник информации. По наущению Зорге она стала обращать больше внимания на сплетни в “Конкордии”, у бассейна Каттвинкелей и на чаепитиях у Бернардин Сольд-Фриц. Константин фон Унгерн-Штернберг и Карл Зеебом проявляли удивительную неосмотрительность, обсуждая деловые контракты своих нанимателей, “Сименс” и “ИГ Фарбен” – немецких компаний, поставлявших китайскому правительству военные технологии. Урсула внимательно слушала пространные политические лекции журналиста Плаута, даже не подозревавшего, что она “без зазрения совести выуживает из него все до капли”. Даже генеральный консул Генрих фон Колленберг-Бёдигхайм получал удовольствие от бесед с привлекательной юной женой муниципального архитектора. “Мне не приходилось мучить себя, прикидываясь нацисткой”, – писала она. Вместо этого она играла роль любопытной, безобидной и слегка скучающей молодой домохозяйки, которая не прочь пройтись по магазинам и нисколько не интересуется политикой. Зорге просил ее давать собственную оценку собранной информации. “Одних фактов Рихарду было мало. Если я бывала излишне лаконична, он говорил: «А что ты думаешь на этот счет?»” Когда она возвращалась с более полным докладом, он хвалил ее: “Хорошо, вот достойный анализ”. Она впитывала методы шпионской работы, почти не осознавая этого: внешняя оболочка и скрытая внутренняя жизнь, отсеивание посторонних материалов, неусыпная бдительность, обманные приемы.

“Скрытность стала моей второй натурой”, – писала она.

В любой вечер за ужином у Гамбургеров могли оказаться Джимсон из муниципального совета, Плаут из Трансокеанского телеграфного агентства Гоминь, обладательница самой первой точки G Рози Грэфенберг, журналисты, военные чиновники и коммерсанты из клуба, Агнес Смедли и профессор Чэнь Ханьшэн из университета. Подогретые вином из запасов Руди, гости непринужденно болтали, в большинстве своем не допуская даже мысли, что в их компании скрываются шпионы, и уж тем более не подозревая в шпионаже хозяйку дома. Частым гостем таких ужинов бывал Рихард Зорге. Руди нравился этот бесшабашный немецкий журналист, разъезжавший на большом мотоцикле и знавший множество откровенных анекдотов. Развлекая своих гостей, Урсула то и дело ловила на себе взгляд Зорге, ощущая незримую чувственную связь с ним. “Мне нравилось наблюдать, как Рихард меня слушает, по выражению его лица я могла судить, значим для него обсуждаемый предмет или нет”. Как писал биограф Зорге, “застольные беседы в изложении Урсулы стали регулярно появляться в его телеграммах Центру”.

В своих донесениях в Москву Зорге дал Урсуле кодовое имя Соня.

По-русски Соня – это не только имя, но еще ласковое наименование любителя поспать. Таким образом Зорге отметил способность Урсулы скрываться у всех на виду, быть “кротом”, как на жаргоне разведчиков называют агента глубокого внедрения. Но в Шанхае 1930-х годов Сонями называли еще и русских проституток, стоявших вдоль Норт-Сычуань-роуд, которые зазывали клиентов “дежурной фразой: «Прынц, не откажи в любезности, купи Сонечке бутылочку вина»”. А шлягером в ночных клубах Шанхая была песня со словами: “Когда Соня пляшет под русскую песню, нельзя перед ней устоять. Ей в подметки никто не годится. В крови ее бурлит Волга, водка, Кавказ. И Владимир влюбился без памяти, водку прочь отставляет, лишь бы на Соню глядеть…”

Это кодовое имя скрывало смысл, понятный лишь Зорге и Урсуле.

Как и многих разведчиков, Урсулу все сильнее пьянила рискованность ее двойственного положения, переплетение опасности и семейного быта, необходимость вести публичную и глубоко засекреченную жизнь одновременно. “Никто из наших знакомых даже в самых безумных снах не мог бы себе представить, что я, мать маленького ребенка, буду рисковать семьей и всем, что мы создали своими руками в Китае, связавшись с коммунистами”. И все же мысль о том, чтó может произойти, не давала ей покоя во сне. В одном из ее кошмаров полиция выбивала дверь их дома, находила компрометирующие доказательства и хватала ее ребенка. Урсула просыпалась в ознобе и холодном поту. Она знала, что подвергает семью огромной опасности. Но одного этого знания было мало, чтобы ее остановить.

Шпионаж требует огромного напряжения. Как и воспитание ребенка, ведение домашнего хозяйства в чужой стране и сокрытие внебрачной связи. Разрываясь между супружеским долгом и любовником, буржуазными светскими обязанностями и подпольной коммунистической деятельностью, ребенком и идеологией, Урсула должна была идеально распределять приоритеты в различных сферах своей жизни и обладать повышенной психологической выносливостью. “Подпольная работа глубоко отразилась на моей личной жизни, – писала она. – Руди был добр и внимателен как никогда, а я не могла говорить с ним ни о самых близких мне людях, ни о работе, вокруг которой строилась вся моя жизнь”. Ее брак дал трещину, не выдержав двойного давления – разведки и супружеской неверности.