– Мне показалось, что я почуяла в своем логове пикси, – прохрипела она.
Я вздрогнула.
– Убей меня! – закричал Гормал.
Молниеносным движением я вонзила клинок в яремную вену, в воздух брызнула кровь. В ту же секунду моей шеи сзади коснулось что-то шелковистое. Голова закружилась, сознание затуманилось, мучительная пустота снедала грудь, как раковая опухоль. Я заморгала и уставилась на мужчину, его губы беззвучно шевелились. Тело сковала усталость. Мне нужно прилечь…
Я опустилась на пол, зеркальце выскользнуло из пальцев, пустота грызла ребра. Зубчатая пустота. Почему мы мирились со всей этой болью в жизни? Почему матери не сворачивали шеи младенцам сразу после рождения? Это лучше, чем позволять им жить в аду…
Краем глаза я заметила какое-то движение и, повернув голову, увидела старуху. Теперь она ползла на восьми тонких ногах, четыре из которых заканчивались ладонями с длинными пальцами.
– Ну и что тут у нас? – Она суетилась вокруг меня, из ее рта сыпались белые нити. Старуха ловко подхватывала их и обматывала мои руки, прижимая к телу, потом занялась ногами. Меня охватило сильнейшее отчаяние, ощущение, что я разлагаюсь изнутри – гнию в полном одиночестве.
Старуха присела на корточки, глядя на меня молочно-белыми глазами. Когда она открыла рот, я заметила внутри мандибулы [26].
– Сама Повелительница Ужаса, – прошептала старуха, и по моей коже словно поползли тысячи муравьев. – Король хочет видеть тебя живой или мертвой… Интересно, что он предпочтет? Мертвой? Или живой?
– Я чую твое отчаяние, пикси. И это славный пир.
Слеза скатилась по моей щеке, мне отчаянно захотелось добраться до кинжала. Я могла бы покончить с собой, окажись чуть проворнее.
– Но другие недооценивали тебя раньше, не так ли, малютка пикси? Я не Рикс. Я гораздо старше и мудрее. Когда я вижу угрозу, то устраняю ее.
Краем глаза я заметила какое-то движение. Уродливый извилистый хвост с большим жалом на конце изогнулся и внезапно ударил меня в горло. Я задохнулась от боли.
– Ты умрешь, Повелительница Ужаса, – прохрипела следовательница, нависая надо мной. – Как и хотела. Процесс будет отнюдь не безболезненным. Мой яд редко бывает милосерден…
Онемение распространялось по шее и вниз по плечу, кожу покалывало. Ничего страшного. Просто небольшой зуд. Это принесет забвение, которого я жаждала. Следовательница металась то влево, то вправо, небрежно опутывая меня нитями отчаяния. Ее ноги царапали каменный пол с неприятным звуком. Скоро все закончится. Онемение добралось до левой руки. Шея начала гореть, будто кто-то приложил к ней раскаленный уголь. Я застонала. Следовательница захихикала.
Боль распространялась. Плечо. Рука. Другая рука. Пальцы. Тело забилось в агонии. Я корчилась на полу, стонала; дыхание было слишком слабым, чтобы закричать. Теперь боль пульсировала в черепе, затмевая рассудок. Я хотела только одного: чтобы это прекратилось. Мой взгляд упал на предмет, лежащий на полу. Зеркальце, которое я уронила. И я увидела краешек отражения. В отчаянии дернулась к нему, ища того единственного, кто поможет мне унять боль…
Перед глазами все плыло, сквозь туман я разглядела лица пятерых фейри.
– Откуда она взялась, черт подери? – вскрикнул Нериус.
Роан присел на корточки и обнял меня, окутав своим мшистым запахом:
– Кассандра, что с тобой?
Даже в его объятиях мучительное чувство изоляции поглощало разум, увлекая в бездну.
– Убей меня, – прошептала я.
Послышался жуткий вой, пронизывая меня до мозга костей. Резкие вопли смешались в воздухе.
Затем раздался голос Элрин:
– Что это за звук?
– Это банши кричат в катакомбах, – ответил Абеллио. – Они предвещают смерть. Они никогда не ошибаются.
Глава 16
Я смотрела Роану в глаза с надеждой, что он быстро прекратит мои мучения. Смерти не избежать, но он мог бы покончить с этим мгновенно. Сердце мое затрепетало.
Элрин присела на корточки рядом с Роаном и потянулась ко мне:
– Во что это она завернута?
Бранвен схватила Элрин за руку:
– Не касайся! Тут что-то… не то.
– Я сниму это, – деловито сказал Роан.
Если он дотронется до паутины, то станет таким же, как я, – гниющим изнутри. Не успела я открыть рот, чтобы остановить его, как он сгреб паутину в охапку, и его зеленые глаза расширились от отчаяния.
Роан стиснул зубы. Его глаза прояснились, и он сорвал остатки паутины с моих рук и ног. Он разрывал нити и соскабливал с ладоней, царапая их о кирпичи. Он не останавливался, хотя я знала, что чувство отчаяния не отпускает его, отравляет мозг, нашептывая, что надежды нет.
Сердце забилось неровно: яд проник в него, отравляя и меня. Зрение затуманилось, сердце екнуло и замедлилось. Горло сжалось, приток кислорода сокращался с каждой секундой. Острая боль пронзила руку до кончиков пальцев, и я почувствовала, как кто-то словно кипятит мне кровь изнутри. Я застонала. Смерть миазмами витала вокруг.