Агент вождя

Фёдор Алексеевич приподнялся, похлопал сына по плечу, мол: «Беги!» – и принял боевую стойку.

Павел несогласно покачал головой в ответ.

Сначала из темноты вынырнул один силуэт, за ним – другой.

«Кто же это, кто?», – терялся в догадках профессор, но с каждым мгновением всё больше убеждался – свои!

Вскоре все наши герои воссоединились и отправились в обратный путь…

* * *

В старинной часовне горевали двое подчинённых Лаврентия Фомича. Каждый из них в мыслях рисовал самые мрачные картины.

Всем ведь уже ясно, что наркома похитили коварные враги, уведя его в неизвестном направлении через так и оставшийся незапертым подземный ход.

А раз так, то теперь им точно не сносить головы…

Когда из подземелья послышались шаги, оба решили занять «круговую оборону». Но из открытого люка показалась сначала рука с зажжённым фонарём, а затем и форменная фуражка с васильковой тульёй, и парни наконец-то смогли вздохнуть с облегчением.

– Товарищ нарком, родненький, где вы так долго пропадали? – восторженно протарахтел Балабанов, пользуясь правом старшего по званию.

– Где, где… В общем, люди взрослые, сами знаете в каком месте.

– Печально, но ключ мы так и не нашли…

– А дверь как открыли?

– Я стрелял из карабина, целый магазин патронов израсходовал, а Козырев, как проклятый, безостановочно махал пудовой кувалдой… Так, общими усилиями, и достигли цели.

– Теперь сообща новый замок покупать будете.

– Но, товарищ нарком…

– Да шучу я. Шучу. Настоятеля так и не нашли?

– Никак нет! – точно цитируя одно из самых распространённых требований устава, бодро отрапортовал Козырев. – Правда, какой-то тип в рясе, длинный, тощий, по пути мне всё-таки попался. Точнее, он сам на меня налетел, чуть с ног не сбил – так спешил куда-то. Я его припугнул, на всякий случай, мол, гони ключи от часовни, гадина поповская, а он: «Моя по-русски не понимайт»…

– Описать его можешь? – загорелся Плечов.

– Кого?

– Ох, и туп же ты, братец…

– Попа?

– А ты ещё с кем-то встречался?

– Сказал же: высокий, худой, как наша родная черноморская тюлька, чё ещё?

– Глаза какие?

– Вредные! Колючие!

– Волосы, уши?

– Так сразу не разобрать… Мы же всего несколько секунд с ним общались.

– А потом?

– Потом он махнул рукой и побёг далее…

– Узнаешь его при встрече?

– Несомненно!

– Опять ты за своё?

– Так точно!

– Ладно. Свободны! – Лаврентий Фомич взял бразды правления в свои руки. – Ждите нас у входа в костёл. Да… Ещё… Балабанов!

– Я!

– Ближе к вечеру всю эту шушеру поповскую соберёшь в одном месте – и доложишь. Как только освобожусь, побеседую с ними по душам…

* * *

– Ну что будем делать, товарищи? – поинтересовался Цанава, нервно переводя взгляд с одного учёного на другого.

– Обедать. Кушать хочется невыносимо, – чистосердечно признался Фёдор Алексеевич.

– Угу-гу, – нечленораздельно согласился с мнением профессора его юродивый отпрыск.

– Могу предложить только скупой казенный харч. Хлеб. Тушёнка.

– Мы люди избалованные. Нам первое-второе подавай. Причём – ежедневно.

– Боюсь, что наш родной советский общепит в эту глушь ещё не добрался.

– Печально. Но когда-то здесь были два-три неплохих польских ресторанчика. Пойдём, поищем?

– Не возражаю. Кто угощает?

– Я. Как-никак Несвиж – моя родина, выходит, вы у меня в гостях.

– Это уже по-нашему, по-кавказски!

– И по-белорусски тоже! – заверил Ярослав.

– Выходит, законы гостеприимства одинаковы для всех народов?

– Скажу так: они не имеют национальности.

– Браво-браво! Прекрасно сказано, – шутливо поаплодировал нарком.

– Спасибо на добром слове.

– Пожалуйста… А сейчас – построились… Тьфу ты, чёрт… Вперёд, товарищи!

* * *

Начали конечно же с борща.

Свекольник был потрясающим – настолько вкусным, что каждый из компании управился со своей порцией за считанные минуты. Быстрее всех – Павлик, похоже, что в костёле его совсем не кормили. Или кормили очень плохо.

Пока ждали второе – завязали разговор про житьё-бытьё, скоро переросший в монолог или, если хотите, исповедь профессора:

– Семья наша была, может, и не самой богатой, но одной из наиболее образованных во всей Белоруссии – это точно. Отец преподавал в первой белорусской гимназии, которая, между прочим, открылась на сто лет раньше российской… И тут его за какие-то грехи перевели из Минска в Несвиж – по одним данным просто выслали за революционную деятельность, по другим – откомандировали поднимать упомянутое выше учебное заведение. Здесь он и познакомился с моей мамой – лучшей выпускницей знаменитой местной балетной школы… Да-да, не улыбайтесь – была в Несвиже и такая! А в 1880 году у них родился первенец. То есть я. Назвали меня в честь деда – Фёдором. Второй ребёнок – Василий – появился на свет через три года, но долго не прожил – умер, когда мне не исполнилось и шести лет. Я его помню плохо, но старшие соседские ребятишки шептались, что у него было не всё в порядке с головой. Может, поэтому родители больше не рисковали заводить детей…