Агентство ’ЭКЗОРЦИСТ’: CITRINITAS (СИ)

Графиня фон Раскуль оптимистично ошибалась. Уже через несколько часов я почувствовал, что меня мутит, а обед не то, что не желает отправляться, куда следует, но одним своим видом вызывает отвращение, граничащее с ненавистью. Я знаю за собой такую досадную особенность и поэтому всегда беру в морское путешествие специальный эликсир. Вот только в этот раз я не планировал никуда плыть, а постоянно его с собой не таскаю — мне и так хватает склянок — все карманы набиты.

Так что, бледно-зелёный, как утопленник, я отправился в долгое и мучительное путешествие по теплоходу — на поиски корабельного врача. Тот принял меня с прибаутками — видать, привык к визитам такого рода.

— Держите, — сказал он, торжественно вручая мне какое-то снадобье. — Сам делаю. Волшебное зелье. Всё как рукой снимет.

Я принял лекарство, едва выйдя за дверь докторской каюты. До своей дошёл, цепляясь за стены, поручни и вообще всё, что попадалось под руку. Упал на постель. Даже лежать было невыносимо. На какой-то миг в голове пронеслись шальные мысли о спасительной смерти, но я отогнал их: ещё не хватало! Умирал уже, хватит!

К счастью, графиня занималась своими делами — в основном торчала на палубе первого класса. Франц и горничная её сопровождали, поэтому никто не заметил моего плачевного состояния, иначе трудно было бы объяснить, как доктор Барни переносил предыдущие поездки.

Глава 27

«Одиссей» походил на дворец. В первом классе были устроены четыре столовые, сверкавшие хрусталём, серебром, слепившие белыми скатертями и салфетками. Повсюду висели зеркала. Это великолепие я успел оценить в первой половине дня. Часам к пяти средство корабельного эскулапа начало действовать, и я отправился полдничать в обеденный зал, чтобы, если не подкрепиться, то, по крайней мере, не вызывать подозрений у своих спутников. Насчёт обеда отговорился тем, что сижу на особой диете и не могу сразу переходить на местную пищу. Надо, мол, дать организму привыкнуть.

Вид расставленных блюд особого аппетита не вызывал — впрочем, как и отвращения. Это уже было неплохо. Я уселся на своё место слева от графини и принялся ковыряться вилкой в омарах и спарже. На откупоренное «Шато» не глядел. Думаю, сейчас меня даже пиво не соблазнило бы.

— Кажется, диета не пошла вам на пользу, — с тревогой заметила графиня фон Раскуль. — Вы выглядите… как-то странно.

— Это переходная стадия, — ответил я. — Она самая трудная. Дальше будет легче.

В застольной беседе я почти не участвовал: на реплики реагировал вяло и, хотя поначалу вызвал среди женского пола лёгкое оживление, постепенно оно сошло на нет. Кажется, негласно было решено, что я или болен, или в нервном расстройстве, или попросту чурбан.

— Я сказала, что вы мой лечащий врач, — призналась после трапезы графиня, когда мы прогуливались по палубе, любуясь вечерним небом, усыпанным звёздами. — Так одна из этих… имела наглость заявить, что, судя по вашему виду, едва ли вы сможете вылечить кого-нибудь, — и графиня испытующе впилась в меня глазами.

— Не мечите бисер перед свиньями, — процитировал я, — да не попрут его ногами.

Графиня фон Раскуль просветлела лицом. Такой ответ её явно полностью удовлетворил.

— Как это верно! — воскликнула она. — Как тонко! Знаете, глядя на вас, я порой забываю, что под этим юным прекрасным лицом скрывается убелённый сединами учёный муж!

Мистер Барни нисколько не походил на то, что представляла себе графиня, но я в ответ лишь тяжело вздохнул: мол, да, такова судьба. Привык. Графиня даже сочувственно покачала головой.

Сказала бы лучше, когда прибудем и куда. Я спросил невзначай у первого помощника о маршруте — так, чтобы это не походило на вопрос человека, не знающего, куда плывёт. Оказалось, что «Одиссей» следует до Амстердама, а потом идёт в Марсель. Значит, наша компания направляется в Амстердам, потому что иначе в две недели не уложиться. Хотя… а что, если графиня имела в виду только какое-то лечение, которое она рассчитывает получить от доктора Барни (непонятно только, зачем для этого куда-то плыть), а дорога считается дополнительно? Тогда и за месяц можно не обернуться. А на такое долгое путешествие я не рассчитывал: у меня и другие дела имелись.

Омрачало пребывание на теплоходе ещё одно обстоятельство. Проходя по первой палубе, я обратил внимание на господина, стоявшего возле поручней и глядевшего на волны. Одет он был в клетчатую пару и английское пальто, расстёгнутое почти донизу. Шею прикрывал шарф какого-то бурого оттенка, а на глаза пассажир нацепил круглые зелёные очки на тонких стальных дужках, хотя осеннее солнце уже давно не слепило. Этого господина я замечал не впервые, и всё бы ничего, если бы не казалось, что, стоит пройти мимо, как пассажир начинает следить за мной взглядом. Я буквально ощущал его спиной, а однажды даже поймал на себе. Вернее, не сам взгляд, а блеск зелёных стёклышек, но мог бы поклясться, что господин смотрел прямо на меня.