Молча погружали они свои взоры в эту бездну, некогда, в доисторические времена, полную огня, когда остров весь горел, как громадный маяк в необъятном океане. Долго тут сверкала молния, текла лава из ста вулканов, заполняя море, отгоняя воду, образуя берега. Затем плутоническая сила притихла, вулканы потухли, неприступная головня сделалась островом. Последний кратер, в то время как волны уже целые века омывали остывшие берега и все другие кратеры унялись, еще должен был грохотать. Но протекли еще века, и его гнев в свой черед угас. Расплавленные скалы затвердели, оставив между собой эту удивительную пропасть с дикими стенами; потом образовался чернозем, стали пробиваться растения, наконец, могла основаться деревня: страшный кратер обратился в Курраль-дас-Фрейаш (Парк Монахинь), в глубине которого журчит ручей.
Все-таки сильное впечатление производит это место, где грохотали все ужасы земли. Следы этих ужасов оно еще носит. Никто не в состоянии описать его головокружительные стремнины, удивительное нагромождение колоссальных скал, прихотливую фантазию деталей.
Кольцо хмурых гор окружает его.
Налево туристы видели Торринваш, поднимавший свои башни-близнецы на тысячу восемьсот восемнадцать метров; направо – пик Аррьеро, высотой тысяча семьсот девяносто два метра; напротив – самую высокую вершину Мадейры, пик Руиво, вздымавший на тысячу восемьсот сорок шесть метров свое чело, окутанное туманом.
Глубина пропасти с течением времени покрылась дивной растительностью, а в середине показались, как точки, дома и колокольня Либраменто.
План экскурсии заключал в себе спуск в эту деревню. В ней даже рассчитывали найти завтрак. Между тем компания колебалась, убедившись в невозможности пустить лошадей по страшной тропинке, которая множеством излучин уходила вглубь курраля. Легко было бы спуститься на восемьсот метров, но трудно подняться.
Арьерос успокоили туристов. Так как склоны кратера, начиная с этого пункта, непрестанно понижались, то приходилось карабкаться самое большее сто метров и пройти внизу около двух миль, чтобы найти дорогу и лошадей.
Всякое затруднение, таким образом, устранялось, и тревожный спуск начался.
Тропинка, впрочем, была более страшна, чем опасна. Тем не менее она оказалась очень трудна для женщин, и Алиса с Долли должны были воспользоваться помощью Робера и Рожера.
Не без колебания осмелился Робер предложить помощь американке. До сих пор он не позволял себе такой вольности. Однако какое-то смутное влечение побуждало его немного выйти из своей скромной сдержанности. С самого начала этой экскурсии миссис Линдсей часто обращалась к нему, сообщала ему свои впечатления, допускала, даже отчасти искала его общества. Робер, удивленный и очарованный, спрашивал себя: уж не выдал ли его Рожер?
Однако, как велико ни было его желание, он еще не вышел из строгой и холодной вежливости, подобавшей его положению, и в первые минуты спуска не без сожаления предоставил своей даме самой бороться с трудностями тропинки. Тут находились другие, имевшие больше прав, чтобы подать руку помощи, – баронет, Сондерс и особенно Джек Линдсей.
Но Хамильтон и Сондерс, казалось, были исключительно заняты своими драгоценными особами, Джек же спускался последним с рассеянным видом. Он не интересовался своей невесткой и лишь порой бросал на нее взгляд, который заставил бы призадуматься тех, кто подметил бы его. Действительно, ничего нежного не было в этом взгляде, который он переводил с Алисы на бездну, открывавшуюся вдоль тропинки. Может быть, он и не толкнул бы туда невестку, но наверное не вытащил бы ее, если б она оступилась и упала.
Робер поэтому принужден был последовать за оставленной женщиной. В наиболее трудном месте он машинально подал руку, на которую Алиса оперлась самым естественным образом, и довел ее таким образом до глубины курраля. Они дошли до Либраменто, сами того не заметив.
По мере того как спускались с большой высоты, атмосфера становилась удушливой. Но к концу завтрака вдруг поднялся свежий ветер. Очевидно, где-то уже разразилась гроза. Должно быть, уже шел дождь на пиках Арьеро и Руиво, вершины которых скрывались за непроницаемыми облаками.
Во всяком случае, в долине не было дождя. Если небо было серо, то земля оставалась сухой, и не казалось, что это положение должно перемениться. Один из носильщиков, спрошенный по этому поводу, высказался утвердительно. Так, он скорчил неодобрительную гримасу, когда узнал о намерении туристов пройти по курралю две мили. Нерешительный взгляд его на минуту остановился на украшенной облачным султаном вершине Руиво; потом он беспокойно покачал головой.
Тщетно Робер приставал к нему с вопросами; он не мог ничего извлечь из этого олуха, ограничившегося без всяких дальнейших объяснений тем, что советовал путешественникам не приближаться к краю потока.
Робер сообщил это товарищам.