Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната

После душной оранжереи оказаться на свежем воздухе было наслаждением. Осень только начиналась, и заповедник еще не утратил своей пышной красоты. Я медленно пошла по пустынным дорожкам, думая о Хлое и этом странном парне, как вдруг услышала чьи-то приглушенные рыдания. На скамейке под сенью огромного дерева сидела девушка и плакала, уткнувшись лицом в колени. Так безнадежно и горько умеет плакать Манюня, когда ей отказываются покупать очередную Барби. Внезапно под моей ногой хрустнула ветка, девушка подняла голову, и на меня глянуло симпатичное зареванное личико с черными дорожками слез. Чтобы не смущать эту юную особу, я поспешила уйти.

В дирекции «Пальмиры» мне сообщили, что в связи с ночным происшествием увидеть сегодня кого-либо из тех, кто имеет отношение к презентации, невозможно. Услышав это, я с облегчением вздохнула: события этого дня вымотали меня настолько, что больше всего на свете мне хотелось лечь и закрыть глаза, а может быть, плакать, как эта девушка в парке.

* * *

Выслушав мой отчет о поездке, Спозаранник поморщился и сказал, что из меня никогда не выйдет хорошего расследователя. Сам он за то время, что я была в заповеднике, успел не только изучить статьи Харитоновой, но съездил в морг, выяснил имена учредителей Фонда в поддержку биологической науки и поговорил с журналистами «Зелени лета».

— Ну и что тебе удалось узнать? — спросила я.

— А то, что председатель Фонда — Эраст Бамбук, личность одиозная и сомнительная, а Харитонова сумела вскрыть серьезные нарушения в его работе, — с этими словами Глеб положил передо мной Ольгину статью «Бизнес на соцветиях». — Между прочим, в момент наступления смерти в крови Харитоновой содержалось большое количество алкоголя. Не иначе, как ее специально заманили на презентацию, напоили и подстроили убийство — в этом убеждены и в «Зелени лета».

— На презентациях не пьешь только ты, — заметила я. — Что до сотрудников «Зелени», то гибель любого журналиста всегда пытаются преподнести как убийство борца за правое дело. Пойми, Глеб, я хорошо знала Ольгу. Она могла быть какой угодно — бесшабашной, веселой, язвительной: Могла выпить столько, что тебе и не снилось, сплясать канкан на столе, выкинуть любой финт. Единственное, чего она категорически не могла, так это быть борцом против коррупции в биологической науке.

Мой вдохновенный монолог, конечно же, не убедил Спозаранника, который с маниакальным упорством отстаивал версию убийства. Согласились на том, что завтра я снова поеду в заповедник и поговорю с организаторами презентации. Выйдя от Глеба, я схватилась за сигарету, но после первой затяжки почувствовала, что курение не только не доставляет мне привычного удовольствия, но напротив — вызывает отвращение.

— Валентина, ты плохо выглядишь, — сказала Агеева, когда я вошла в нашу комнату.

— Устала, как собака, — пожаловалась я. — Да еще мутит целый день.

— Меньше надо беляши в буфете лопать, — резонно заметила Марина Борисовна. — Выпей вон лучше кофе, я только что заварила, и собирайся, пора идти.

— Куда идти? — спросила я, думая о том, что кофе мне почему-то тоже не хочется. Не иначе, как меня сразила неведомая болезнь.

— Ты что, забыла о сегодняшнем празднике? — возмутилась Агеева.

Тот факт, что «Золотая пуля» отмечает сегодня свой очередной день рождения, действительно вылетел из моей головы.

— Я не пойду, сил нет, да и настроение совсем не праздничное.

— Не выдумывай, пожалуйста, — сказала Марина Борисовна, — тебе надо развеяться, а то совсем захиреешь в ожидании Скрипки.

Она закрутилась перед зеркалом, оглаживая длинное черное платье, и, глядя на нее, я подумала, что лучшим лекарством от любви является другая любовь.

* * *

В маленьком кафе было шумно и весело. Звучали здравицы в честь «Золотой пули», хлопали пробки шампанского. Приглашенные на праздник актеры создавали забавную неразбериху, где реальные люди путались с вымышленными персонажами, и все это тонуло в оглушительном хохоте.

— Куницына, иди к нам, — кричала Ася Барчик, которая сидела рядом с Завгородней, — выпьем за успех нашего предприятия.

Видеть их вместе было странно, наверное, одна красавица — хорошо, а две рядом — это уже много. Я поискала глазами Агееву. В толпе любителей пения она стояла у караоке и отчаянно фальшивила в микрофон: «Я отдала тебе, Америка-разлучница, того, кого люблю». Стоявший рядом с ней Гвичия всем своим видом показывал, что готов заменить Марине Борисовне не только американцев, но и всех прочих иностранцев взятых вместе.

— Зурабчик, посмотри, как я похудела, — жаловалась она. — Ничего от бедной девушки не осталось.

— Асталось, очень асталось, — с придыханием говорил Гвичия, смыкая руки на ее тонкой талии.

Они пошли танцевать, и в объятиях грузинского князя Марина Борисовна забыла своего неверного Марка. Понаблюдав за ними некоторое время, я почему-то вспомнила стихи Хлои: «…только эта радость для чужого глаза, только этот голос слишком преднамерен, я сама не знаю, где себе поверить». Мне было грустно, и, чувствуя себя больной и усталой, я пошла домой.