Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната

Сашка сидела на кухне, уткнувшись в учебник по хирургии.

— Ужин на плите, — буркнула она.

— Не хочется, — сказала я и достала из холодильника пакет молока.

Зная, что обыкновенно я не страдаю отсутствием аппетита, сестра покосилась на меня и спросила:

— Что-то случилось?

Благоразумно умолчав об утрате очередного кошелька, я рассказала ей о Харитоновой и о том, как грохнулась в обморок в оранжерее, и что, наверное, заболела, потому что весь день отвратительно себя чувствую. В глазах сестры вспыхнул профессиональный интерес. Она измерила мне давление и тут же принялась собирать анамнез, задавая идиотские медицинские вопросы. Выслушав симптомы, Сашка полезла на антресоли и извлекла оттуда детский микроскоп, который мать подарила ей в школьные времена.

__ Это еще зачем? — испугалась я, подумав, что сейчас она начнет колоть мой палец.

Мне уже приходилось бывать подопытным кроликом, когда сестрица отрабатывала технику внутривенных вливаний. К счастью, до иглы дело не дошло. На сей раз Сашке потребовалась от меня всего лишь слюна, которую она стала изучать под микроскопом.

— Ну что, Склифосовский, каков диагноз? — ехидно поинтересовалась я.

Сашка оторвалась от окуляра и, внимательно посмотрев на меня, сказала:

— Твоя болезнь называется ранний токсикоз беременности.

— Ты с ума сошла, — выдавила я, когда после минутного шока обрела дар речи.

— Если из нас двоих кто и сумасшедший, так это ты, — обиделась Сашка. — Можешь для верности сходить к гинекологу, но, если учесть объективные симптомы, сомневаться не приходится. Видишь, глыбки?

Я посмотрела в окуляр микроскопа и не увидела там ничего, кроме голубовато-серых разводов.

— И что ты собираешься делать, если мой диагноз подтвердится? — спросила Сашка.

— Рожать, конечно. Пусть у Машки будет братик…

— У которого тоже не будет отца, — продолжила сестра. — Насколько я понимаю, отец ребенка — Скрипка, который жениться на тебе не собирается.

— Ты правильно понимаешь, — сказала я. — Но это ничего не меняет, у меня будет ребенок.

Так закончился этот сумасшедший день.

* * *

Директор заповедника Станислав Петрович Вересов встретил меня с великой симпатией. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина, не старше сорока лет, с тонкими чертами лица, тонким запахом дорогого парфюма и светлыми, слегка вьющимися волосами. Его костюм был безукоризненным, манеры — тоже.

— Чем «Пальмира» смогла заинтересовать ваше уважаемое Агентство? — вежливо поинтересовался он и, перехватив мой взгляд, устремленный на крупные гроздья диковинных цветов, пояснил: — Этот сорт орхидей называется фаленопсисы. Они названы так за свое сходство со стайкой летящих бабочек.

Название показалось мне неблагозвучным, никакого сходства с бабочками я не увидела, но Станислав Петрович тут же спросил:

— Вы любите орхидеи?

Сказать по правде, я не люблю орхидей. Мое отношение к ним сформировалось под впечатлением прочитанного в детстве рассказа Уэллса «Цветение странной орхидеи». С тех пор эти причудливые цветы вызывают во мне неприятное чувство. Но Вересов уже забыл о своем вопросе и заговорил о том, сколько новых открытий сулит научная орхидология. В течение нескольких минут мне пришлось слушать его вдохновенный рассказ о количестве тычинок в орхидных, успехах гибридизации и прочем, пока, наконец, воспользовавшись возникшей паузой, я не смогла объяснить Вересову цель своего визита.

— Это ужасно, — произнес Станислав Петрович, и лицо его потускнело. — Конечно, не следовало устраивать презентацию в оранжерее, но Бамбук надеялся с ее помощью привлечь журналистов и инвесторов. Заповедник очень многим обязан этому человеку. Именно благодаря Эрасту Леонидовичу «Пальмира» смогла получить гранты и выбраться из экономической ямы. Ведь и Фонд этот Бамбук создавал для того, чтобы помочь нам. Потому что совсем обнищал заповедник, вот уже и рамы вываливаются прямо на людей. И это, заметьте, не первый случай: несколько дней назад рама уже падала, правда, тогда пострадала только мраморная статуя. Бедная девушка… Мы, разумеется, возьмем на себя все расходы, связанные с ее похоронами, но поверьте — и я уже говорил это, давая объяснения милиции, — в том, что случилось, бессмысленно искать виновных. Это рок, фатум.

Я верила Станиславу Петровичу. Этот обаятельный интеллигентный ученый был мне симпатичен, несмотря на свое пристрастие к орхидеям и парфюму, от запаха которого меня мутило.

В отличие от элегантного Вересова председатель Фонда в поддержку биологической науки Эраст Бамбук был коренастым и плотным, с явно наметившимся брюшком и примечательной прической: волосы, подстриженные спереди «под ежик», оставались длинными на затылке. Экстравагантная стрижка удивительным образом шла ему. Вообще во всем его облике чувствовалась некая притягательность. Обычно мужья ревнуют таких к своим женам. Кабинет Эраста Леонидовича был увешан всевозможными дипломами, благодарственными письмами и фотографиями. Очевидно, Вересов успел предупредить его о моем визите, потому что Бамбук заранее приготовил папку с учредительными документами Фонда.