Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции

Февральская революция 1917 года в России дала возможность А. Хейфецу вернуться на родину. В архиве находившегося в Цюрихе Центрального комитета по репатриации русских политэмигрантов из Швейцарии сохранилась записка неизвестному адресату без даты, в которой он сообщал, что находится вольной в санатории, но собирается в Россию[168]. В заведенной на А. Хейфеца Центральным комитетом карточке (№ 160) отмечено, что тот пожелал отправиться на родийу при первой возможности[169]. Швейцарская группа бундовцев насчитывала 42 человека, а вместе с членами семей — 59, поэтому для определения очередности отправления была проведена жеребьевка, в которой А. Хейфецу не повезло[170]. Лишь 12 мая 1917 года он в составе 257 человек в так называемом «втором пломбированном поезде» (в первом ранее уехал В. И. Ленин) отправился из Цюриха и 22 мая, проследовав через Германию, прибыл в Петроград. В том же поезде возвращался в Россию член социал-демократической группы «Наше слово» Д. З. Мануильский, знакомство с которым сыграло большую роль в судьбе А. Хейфеца.

По возвращении в Россию Хейфец входит в состав Временного совета Российской республики (Предпарламента), широкого совещательного органа, задуманного с целью установления постоянного контакта между Временным правительством и общественностью. В Бунде он возглавил так называемое интернационалистское течение, пытавшееся найти точки соприкосновения с большевиками. В руководстве бундовской организации Одессы, где осенью 1917 года оказался. А. Я. Хейфец, интернационалисты преобладали. В дни Октябрьской революции они выступили совместно с большевиками, войдя в состав ревкома.

Центральное руководство Бунда, напротив, восприняло весть о свержении Временного правительства большевиками крайне отрицательно. В резолюции ЦК Российской социал-демократической рабочей партии (объединенной), куда с августа на правах автономии входил Бунд, говорилось: «Захватив посредством военного заговора власть, большевики совершили насилие над волей демократии и узурпировали права народа…»

Как член президиума ревкома Одессы, к тому же поддержавший большевиков в конфликте Одесского совета с Украинской войсковой радой, Хейфец был привлечен ЦК Бунда к партийному суду[171]. Мы не знаем вердикта суда и поведения на нем нашего героя. Однако знаменательно, что вскоре, в декабре 1917 года, на состоявшемся в Петрограде VIII съезде Бунда А.Я. Хейфец стал членом Центрального комитета. Съезд единогласно решительно «осудил» Октябрьскую революцию и ее «утопические лозунги», потребовав коалиционного «социалистического» правительства. В партию тогда входило 30 тыс. членов.

На Украине Бунд сначала поддерживал власть Центральной рады, провозгласившей в январе 1918 года независимость Украины. Рада, однако, в апреле была разогнана немецкими оккупационными войсками и заменена марионеточным «правительством» гетмана Павло Скоропадского. С новой властью отношения у бундовцев не сложились. Результатом стал арест А.Я. Хейфеца как одного из лидеров левого крыла партии и тюремное заключение. По выходе из тюрьмы Хейфец был избран членом Президиума нелегального Киевского совета, в состав исполкома которого бундовцы вошли по тактическим соображениям еще в феврале — марте 1918 года. Председателем подпольного Киевского совета был уже тогда видный большевик Андрей Бубнов.

Во всех документах, относящихся к периоду работы в Коминтерне и позже, Хейфец (Гуральский) утверждал, что вступил в партию большевиков в конце 1918 года[172]. Указывал он и более точную дату — декабрь.

Бесспорно, с осени 1917 года А. Я. Хейфец был близок к большевикам, постоянно с ними контактируя. Однако называвшаяся им дата вступления в компартию вызывает сомнения.

М. Г. Рафес, как и А. Я. Хейфец, входивший в состав Центрального, комитета и Бюро Главного комитета Бунда Украины[173], а впоследствии также работавший в аппарате Киевского губернского Совета и Коминтерна, писал, что тот вошел в партию большевиков лишь во второй половине января 1919 года, в момент подготовки созыва петлюровцами так называемого Трудового конгресса[174]. Тогда уже было ясно, что дни правившей Украинской директории сочтены, что ее войска не могут сдержать напор атаковавшей Красной армии, передовые части которой вступили в Киев 5 февраля 1919 года. Л. Троцкий по существу был прав, когда писал, что Гуральский был среди тех, кто примкнул к большевизму «лишь после того, как в руках большевиков оказалась государственная власть»[175].