Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции

А. Я. Гуральский приехал в Москву в декабре 1925 года, в предпоследние дни заседаний XIV съезда РКП(б), и сразу же включился во фракционную борьбу на стороне «ленинградской оппозиции». Не помогла даже душеспасительная беседа с работавшим в это время секретарем ЦК РКП(б) А. С. Бубновым. Лидеры оппозиции — Г. Зиновьев и Л. Каменев — наряду с требованием ужесточения политики в отношении развивающихся «капиталистических элементов» в экономике настаивали также на смещении И. Сталина с поста генерального секретаря ЦК партии, как неспособного обеспечить коллективность руководства. Хотя на съезде оппозиция потерпела сокрушительное поражение, это не охладило А. Я. Гуральского. По договоренности с Г. Зиновьевым, продолжавшим пока оставаться главой Коминтерна, он вместе с секретарем ИККИМ Воиславом Вуйовичем (братом Радомира и Грегора) 3 января 1926 года предложил американке Гертруде Гесслер, сотруднице «Ленинградской правды» и члену французской компартии, отправиться в Европу с целью установить контакт с руководителями ряда партий и убедить их подождать высказывать солидарность с новым большинством в большевистском руководстве. Оппозиционеры наивно рассчитывали, что в скором времени ситуация изменится в их пользу. Почему А. Я. Гуральский обратился именно к Г. Гесслер? Дело в том, что ранее она состояла в аппарате Отдела печати, а затем Колониального бюро ИККИ — А. Я. Гуральский знал ее по работе во Франции и даже дал рекомендацию для вступления в ФКП. Из беседы за чашкой чая был сделан вывод, что Г. Гесслер не без сочувствия относится к идеям «ленинградской оппозиции», к тому же как иностранке и не члену РКП(б) ей легко было покинуть пределы Советского Союза.

8 января А. Я. Гуральский взял назад свое предложение, исходя из тактических соображений лидеров фракции. Однако Г. Гесслер уже успела все рассказать своему сожителю Манабендре Нат Рою, который проинформировал о произошедшем Н. Бухарина и побудил ее обратиться с заявлением в Секретариат ИККИ. «Мне было предложено поехать за границу со следующим поручением от имени оппозиции и русской партии, — сообщала Гертруда Гесслер. — Я должна [была] ехать в Берлин, Париж и, может быть, в Рим повидаться с определенными руководящими партийными товарищами, чтобы побудить их пока что не занимать определенной позиции в отношении партдискуссии в России. Я должна [была] им сообщить, что положение в России совсем еще не выяснено, что в течение короткого времени настроение в партии совершенно изменится и подастся влево, и что по крайней мере в течение 2-х месяцев большие заграничные партии не должны высказываться за ЦК русской партии.

В Германии я должна была повидать Эверта[212] и сказать ему, что если германская партия пойдет направо, то Шолем воспользуется случаем расколоть партию, образовать левую партию и Даже Новый Интернационал, а потом, когда настроение в русской партии снова пойдет влево, у Коминтерна окажется в руках никчемная правая брандлерианская партия.

В Париже действовать было бы труднее, так как никто не знает, какую позицию отдельные фракции в партии занимают в этом вопросе. Я могла бы повидать Сюзанну Жиро, но если бы я, к примеру, обратилась к Дорио, то должна была разговор начать с какого-нибудь колониального дела (Гуральский знал, что мне уже приходилось иметь дело с Дорио по одному колониальному вопросу) и тогда только, между прочим, в общем разговоре ему сообщить, что я слышала, что Гуральский и Вуйович твердо стоят за Зиновьевым, и после этого попытаться установить, какова позиция Дорио. Но в конечном счете было решено, чтобы я действовала через русского товарища (женщину), работающую в Париже[213], которую я знаю. Я спросила, знает ли Гуральский, какова позиция этого товарища в данном вопросе, и он ответил: «Меня и Вуйовича она не выдаст, независимо от ее политической позиции».

В мою миссию входило также посещение одного из руководителей СЖТУ (т. е. прокоммунистического профсоюзного центра УВКТ. — М. П.), но имя и другие указания политического характера мне были сообщены в другом разговоре незадолго перед отъездом (в Ленинград. — М. П.). После разговора на русском языке между этими двумя товарищами было решено, что в Рим не надо будет ехать, разве что надежные французские товарищи сочтут это необходимым. Я должна была всем сообщить, что оппозиция сидит пленником в России и лишена возможности связываться с заграницей. Мне было с первого момента ясно, что здесь речь идет об опасной фракционной борьбе в интернациональном масштабе…» — утверждала Г. Гесслер.