Агенты России

Трудно даже представить масштабы стрессовых разрушений жизни человека, который длительное время находится под воздействием психоэмоциональных нагрузок, проистекающих из его агентурной деятельности. Вероятно, масштабы разрушения личности агента соразмерны его самооценке последствий свершённого.

Вполне естественна позитивная самооценка секретного сотрудника от осознания того, что он сотворил богоугодное дело — предотвратил (раскрыл) террористический акт либо иное преступление, чем сохранил жизнь, здоровье, имущество и т. д. человеку, пусть даже незнакомому. Но ведь при этом агента гнетёт осознание того, что предотвратил он это преступление путём предательства относительно близкого ему человека, которого в этой связи ждёт суровая кара. И предал агент участника преступной организации, в которой он сам состоит. При этом секретный сотрудник осознаёт, что раскройся его предательство — сотоварищи не пощадят. И месть их будет соразмерна их пониманию справедливости и чести. Это в среде ботаников-литераторов-артистов за донос могут руки не подать или обструкции подвергнуть, а в бандитско-террористическом сообществе в лучшем случае расправа закончится тяжкими телесными повреждениями.

Сергей Петрович осознавал — раскройся его сотрудничество с Судейкиным, сотоварищи обвинят его, Дегаева, во всех провалах и арестах, даже в тех, к которым он не имеет никакого отношения (что, собственно, и случилось). А как народовольцы расправляются с заподозренными в причастности к охранке лицами, Дегаев знал не понаслышке.

В этой связи заслуживает внимания оценка личности Сергея Петровича, высказанная Н.М. Саловой: «Дегаев, по моему мнению, не был только простым предателем-шкурником, он еще и психопат, страдавший манией величия; запутавшись в судейкинских сетях, тяготясь, в конце концов, жалкой и опасной ролью простого предателя, он искал выхода». [225]Неонила Михайловна отмечала, что о предательстве Сергея Петровича ей стало известно многим позже его явки с повинной. «Открывая мне тайну, ставшую уже явной, М.Н. Ошанина, удивляясь ловкости Дегаева, сказала, что даже работавшие с ним революционеры не заподозрили его в предательстве, из России ничего не сообщалось о подозрении на его счет». [226]

Однако судьбы Дегаева и Судейкина решил его величество Случай.

О сотрудничестве Сергея Петровича с охранкою Фигнеру якобы стало известно от. товарища прокурора Петербургской судебной палаты Добржинского Антона Федоровича!!!

По этому поводу Вера Николаевна писала, что примерно в мае 1883 года в Петропавловской крепости «…Вы узнаете этот почерк?» — спросил Добржинский, положив передо мною особую непереплетенную тетрадку. Я не знала почерка и сказала: «Нет». Тогда он повернул всю тетрадь и указал подпись. Там стояло: Сергей Дегаев, число и месяц. В памяти осталось: 20 ноября, но, должно быть, это была ошибка: типография в Одессе была арестована 18-го, по другим указаниям — 20 декабря.

Затем, развертывая одну страницу за другой, Добржинский указывал мне отдельные места в тетради, другие же прикрывал рукой.

Не оставалось сомнения, предо мною лежал документ величайшей важности: он предавал в руки правительства все, что автор знал из имеющего отношение к партии. Не только сколько-нибудь видные деятели были названы по именам, но и самые малозначительные лица, пособники и укрыватели разоблачались от первого до последнего, поскольку автор доноса имел о них сведения. Военные на севере, на юге были изменнически выданы поголовно: от военной организации не оставалось ничего.

Все наличные силы партии были теперь как на ладони, и все лица, причастные к ней, отныне находились под стеклянным колпаком.

Я была ошеломлена. Дегаев! И это сделал Дегаев!.. Несколько минут, вскочив с места, я ходила взад и вперед по комнате, в то время как Середа [227]и Добржинский молча перелистывали страницы привезенных фолиантов.

Когда я вернулась на свое место, Добржинский стал показывать мне показания офицеров: Крайского, Маймескулова, Талапиндова и других южан. Каждое начиналось постыдными словами: «Раскаиваясь в своих заблуждениях, сообщая…» и т. д. Раскаивались 35-40-летние мужи. Раскаивался Крайский, в которого я верила, и которого так хотела привлечь в партию, возлагая на него много надежд, как на человека твердого, с характером сильным, который не отступит». [228]

Вероятно, Добржинский продемонстрировал Вере Николаевне показания арестованных офицеров в целях подавления её воли к сопротивлению. А вот «тетрадка с доносами Сергея Петровича», наверное, была сфальсифицирована для того, чтоб побудить Фигнер дать показания против своего преемника — Дегаева. Приём не нов, но наивен и рассчитан на простаков, каковой и оказалась Фигнер.