За эти несколько дней Стивен, как мне показалось, сильно устал. В самом деле, всякому было бы непросто признать, что сотни миллионов лет он провел в виде замедленного тела на совершенно чужой ему по его генотипу планете. Тысячи поколений рождались, жили, умирали вблизи его неизменного облика, зная его в лицо, поклоняясь его неведомой силе, снедаемые, как яблоко червем, желанием постичь его тайну... Видимо, теперь, урывками, он начал вспоминать это прошлое. Наверняка без всякой радости. Человечество Гшамм в отношении космической морали вело себя ничуть не лучше земных наших соотечественников, а я еще по себе помню то липкое, отвратительное чувство, какое пережила, познакомившись на Базе с истинным, а не мифологизированным прошлым нашего мира. К концу курса, что я получила сидючи у кристаллопроектора, самый вид любого землянина казался мне тошнотворным зрелищем, до того меня достали все эти бесконечные и бессмысленные зверства. Я даже подумывала над тем, а не стоит ли вообще позабыть про идею помощи столь мерзостной клоаке, которую еще так недавно полагала, по наивности, если и не лучшим из миров, то не самым гнусным тоже... Но затем это прошло. Все, без исключения, проходят такой этап, чтобы потом больше никогда не переживать его снова. Но в данном случае Стивен ощущал этот мир, как родной, первородный, и должен был испытывать примерно такие же чувство...
Я не ошиблась. Он повернулся ко мне и прошептал:
- Какие же они идиоты, о Вечное в Переменном!
Лицо его было столь бледным, что смуглая кожа казалась даже не серой, а точно бы серебристой, словно озерная гладь в безветренную погоду. Я выдержала паузу и только затем позволила себе предложить:
- Мы подготовили всю программу вчерне, как раньше и обговорили. Нужно еще раз прокатать ее в модели, для уверенности.
Структурный маг резко выдохнул, плавно вздохнул, и голос его совершенно переменился, сделавшись собранным и деловитым:
- Да, конечно, особенно надо проверить возможные издержки по периферии программы. На Гшамм есть две зоны, где общая ситуация особенно нестабильна.
Он мягко развернулся и тут же очутился возле меня, лишний раз продемонстрировав свои удивительные, до мельчайшего движения, грацию и подвижность.
* * *
Каждый житель Империи Гшамм, умеющий говорить и слушать, знает, что должно произойти в тот великий и неизбежный день неопределенного будущего, который именуется Днем Надежды. Все знают, что на небе воссияет божественная Звезда Ширк. Что Повелитель Каменных Небес, Великий Бог К'Тааг явится в облике своем вместе с вернувшимися из Вечности тремя Главными и Пятнадцатью вторыми своими детьми, всеми праведниками поколений отцов и дедов, а также умершими истинной смертью во имя его. И что будет град каменный, и море огня, небо станет землей, а земля небом, мир погибнет, а все избранные уйдут на Каменные Небеса вместе с К'Таагом. Но так как точную дату (все пророчества о точном дне события были запрещены еще тысячу лет назад ввиду регулярной несостоятельности) никто не мог знать, ибо истинный божественный разум недоступен смертным, то ежегодно в день, когда кончаются дожди и поднимается сухой и жаркий ветер, дующий с каменистой равнины, все жители Империи, от столицы до самой ничтожной захолустной деревни, отмечали Великий Праздник Ширк, показывающий божественному К'Таагу, что дети его всегда готовы ко Дню Надежды.
Приготовления к нему шли целый год, но особенно в течение последних недель перед праздником. Постепенно нервное напряжение нарастало, люди ожидали выбора жрецов: кто из них, по велению Величайшего, в этом году уйдет на Каменные Небеса? Кто отдаст свою жизнь К'Таагу? Каждый следил за каждым, ловил мельчайшие интонации, стараясь зацепиться за любую неправильность - за все, о чем можно доложить, отправив на жертвенный камень другого, а не себя, получив лишний год жизни, да еще и особый жетон, как знак усердия, необходимый для продвижения по службе.
Шенгуф, единственный, кто мог считать себя в безопасности перед этим днем, обычно радовался нервному, взвинченному состоянию своих подчиненных, почти физически ощутимому усилению страха кругом, серым, неподвижным лицам и надтреснутым голосам. Наэлектризованная атмосфера подавленной паники и затаенного ужаса напополам с нетерпением (чем быстрее слуги Ширтахо сделают выбор, тем скорее остальные вздохнут с облегчением) стимулировала его, напоминая как о тревожной, безродной и полной опасностей молодости, так и о нынешнем, всемогущем и недостижимом положении...