Все было как на Хабантуе. Собравшаяся на поляне возбужденная толпа копошилась и гудела точно пчелиный рой. В самом центре на изумрудном травяном ковре была расстелена огромная скатерть. Вокруг расселись, скрестив ноги, знатные мужи.
Тут подоспел подросток с накинутым на плечо полотенцем и с латунным кумганом в руках, и гости один за другим ополоснули руки.
Едва мальчуган удалился, Григорий Строганов взял слово.
— Други мои, я бесконечно рад, что мне выпала честь поселиться рядом с вами, — начал он. Восхвалив вождя Айсуак-бея, аксакалов и других членов рода и выразив им свою благодарность, он одним махом опрокинул в себя полную чарку водки.
Строганов не обиделся, когда башкиры, отказавшись от столь крепкого напитка, глотнули из тустаков привезенный с собой кумыс. Он тоже отведал шипучего напитка, после чего стал предлагать гостям медовуху, бузу и разные дозволенные мусульманам блюда.
— Ну, любезные мои, не стесняйтесь, угощайтесь на здоровье! Дайте срок, как запущу заводик да как пойдут дела на лад, уж я-то о вас позабочусь. Понастрою в селениях ваших мечети да школы, а самых способных деток стану посылать в страны магометанские учиться!
— Да сбудутся твои благие намерения, аминь!
— Мы тоже в стороне не останемся, будем помогать тебе, чем можем.
— Эх, побольше бы таких людей, как Строганов, — наперебой восклицали гости.
— Почли б за счастье жить рядом с ними.
— Верно, и земли для такого дела не жалко!
— Как прознают ногайские мурзы про нашу дружбу, больше не посмеют нас трогать.
— Ну, уж эти-то вряд ли угомонятся, — с сомнением произнес кто-то.
— А пищали да пушки на что?! Пускай только сунутся! Мы их ядрами угостим.
— Так ведь не про нас они, а для защиты городка…
Сидевший рядом с Лукманом крепкий джигит поерзал-поерзал на месте и осмелился, наконец, прервать сородичей:
— Братья, хватит тоску нагонять. Давайте-ка лучше встряхнемся!
Давно поджидавший случая кураист с готовностью заиграл плясовую, и Лукман, проворно вскочив на ноги, вышел на открытую площадку. Приосанившись, он вначале притопывал на месте, затем, раскачав богатырское тело, пустился в пляс.
— Хай-хай, глядите-ка, чего выделывает!
— Надо же, точно летает! Ногами земли не касается…
Только мокрый от пота Лукман вернулся на прежнее место и в изнеможении опустился наземь, его сменил другой бравый джигит.
В кругу женщин тоже царило веселье. Приплясывая, они бойко выдавали сочиняемые на ходу такмаки-частушки.
Когда разгоряченные кумысом, медовухой и бузой джигиты уже не могли танцевать, зазвучал чей-то голос, тут же подхваченный кураем:
Айсуак-бей сидел вдвоем с Григорием Строгановым в стороне от остальных. Вслушавшись в слова песни, он вдруг изменился в лице, резко поднялся и подскочил к певцу.
— Да как посмел ты, Саитгали?! Ешь да пьешь за счет хозяина, а сам при нем крамольные песни распеваешь! — трясясь от гнева, проговорил он сквозь зубы.
— Да уж, хорошенькое дело — проедать и пропивать наследство, завещанное нам дедами и отцами! — горько усмехнулся тот.
— Все решалось на сходе, сообща, — возразил ему Айсуак-бей.
— А мое мнение никто не спрашивал, — не унимался Саитгали.
— Значит, хозяин варилки тебе не по нраву… Зачем же ты тогда на мэжлес явился?
— Хотел донести до сородичей правду. Мы совершаем большой грех, разбазаривая нашу священную землю, и дорого заплатим за святотатство!
— Прошу тебя, не порти нам байрам! — взмолился Айсуак.
Но Саитгали пренебрег просьбой вождя. Едва тот вернулся к Строганову, он завел новую песню:
Поняв, что вразумить подстрекателя не удалось, Айсуак-бей решил пресечь его попытки взбаламутить народ. Недолго думая, он встал и обратился к сородичам:
— Ну что, братья, может и мне спеть?
— А чего у нас спрашивать, коли хочется?! — откликнулись люди. — Давай, пой!
Саитгали растерялся. Воспользовавшись наступившей заминкой, Айсуак начал: