Агиология

Существуют житийные каноны для каждого лика святых. И это не случайно. Единообразие житийного описания обусловлено не литературными жанровыми особенностями, а самой жизнью, имеет своим источником единообразие подвига. Зная, к какому лику (мученическому, святительскому, преподобническому) принадлежит подвижник, мы можем предугадать и в общих чертах представить его путь к святости, его подвиг.

Канонизация формы и содержания жития нисколько не стесняет авторскую индивидуальность и творчество агиографа. Канон в средневековой литературе ни в коей мере не являлся аналогом штампа, поскольку свобода творчества не мыслилась вне определенных рамок, вне типических черт и нравственных схем, определяемых представлениями о христианском идеале.

Важно понять, что каноническое житие изображает человека в его святости, поэтому оно, как правило, не говорит о грехах и ошибках подвижника, подобно тому, как на иконе святой изображается в своем «итоговом» (преображенном, прославленном, бесстрастном) состоянии, которое явилось плодом его жизненного подвига. А тернистый путь этого подвига с неизбежными для каждого человека согрешениями в иконе остается как бы «за кадром». Приблизительно то же самое мы видим и в житиях. В византийской и древнерусской агиографии святой представлен изначально безгрешным, с детства преуспевающим только в добродетелях. Его естественные немощи и грехи не упомянуты, поскольку они не являются предметом нашего назидания (образцом для подражания) и причиной нашего молитвенного обращения к святому, – ведь мы молимся ему как сосуду Святого Духа, предстателю перед Богом, достигшему вершин доброделания.

Но из этого правила есть исключения. О грехах святого канон позволяет говорить при описании его жизни до обращения в христианство или до вступления на путь подвижничества, чтобы тем самым еще более оттенить его добродетели после обращения, чтобы показать, что на вершины святости можно подняться даже из самых глубин порока. Примерами этому могут послужить достаточно подробные описания греховной жизни прп. Марии Египетской и мч. Вонифатия до их обращения ко Христу. В житии могут описываться искушения святого, его немощи, сомнение в своих силах, уныние, даже падения и после его обращения. Но делается это исключительно с назидательной целью, чтобы показать, почему подвижник пал и как он восстал от своего падения[86].

Итак, житие не ставит своей целью исчерпывающе пересказать биографию, как икона не стремится передать абсолютное портретное сходство. У него, как и у иконы, совершенно другая задача. Житие рисует духовный портрет святого, рассказывает о его пути к святости, о типе его подвига.

Достоверность агиографического повествования подтверждает духовный опыт многих поколений. Например, чудеса, описанные в житии святого, вновь и вновь повторяются в течение столетий после его кончины. Так, в житии свт. Николая говорится, что он заботился о неимущих, помогал бедствующим на море, спас трех неповинных людей от смертной казни… А сколько людей в наши дни могут засвидетельствовать, что по молитве к святителю Николаю они получили неожиданную материальную помощь, оправдание от несправедливого обвинения, спасение от несчастных случаев и внезапной смерти!

Нужно отметить, что молитвенный опыт обращения к угоднику Божию для верующего человека вообще является гораздо более весомым свидетельством его святости, чем словесное изображение этой святости в житии. Ведь можно почитать святого, прибегать к его помощи и получать ее и не зная в подробностях всех фактов его жития. Именно этот опыт опровергает сомнения в достоверности агиографии со стороны рационалистически настроенных ученых, для которых житие – единственный источник сведений о святом. Отвергая возможность и необходимость молитвенного общения со святым, исследователь сам ограничивает себя изучением жития только как литературного памятника определенной исторической эпохи. Такое же отношение можно встретить и к иконе. Ни для кого не секрет, что ее нередко рассматривают исключительно как произведение искусства, как памятник византийской, русской или европейской живописи, тем самым отрывая ее от изображенной на ней живой личности подвижника, пребывающего в сонме святых и непрестанно отвечающего на обращенные к нему церковные молитвы.

По поводу достоверности житий хочется сказать и следующее. Трудно предположить, что агиограф сознательно вводил своих читателей в заблуждение, сознательно приводил ложные сведения о святом. Другое дело, что не всегда есть возможность досконально проверить все известные факты. Любой историк, в том числе и агиограф, может ошибиться.