Обнаружение сведений о ранее неизвестных подвижниках теперь уже не требует их канонизации и представляет собой
Обширная и систематическая работа по сбору сведений о пострадавших связана с преодолением целого ряда трудностей и проблем.
Главную сложность в деле канонизации новомучеников в России, начиная с 1980-х гг., представляло то обстоятельство, что вопрос о канонизации, сам по себе внутрицерковный, оказался тесно связанным с идеологией и политикой, с оценкой революции и советской власти. Церковь, находясь вне политики, может давать современным ей событиям только нравственную оценку. Поэтому священноначалие стремилось избежать использования факта предполагаемой канонизации в политических целях. Канонизация новомучеников в Русской Православной Церкви должна была служить единению церковного народа, поэтому и выбор лиц, предлагаемых для церковного прославления, должен был быть бесспорным.
Ряд проблем был обусловлен особенностями гонений на Церковь в России XX века.
Древние мученики почитались как святые уже по самому факту смерти за Христа, и для их прославления не было необходимости в подробном исследовании их житий. Церковь в языческой Римской империи находилась вне закона, и смертью на юридических основаниях каралась сама принадлежность к ней. Отречение от Христа сохраняло жизнь и возвращало свободу.
В России XX века христиан часто убивали без суда, а если судили, то обвиняли не в принадлежности Церкви, а в политических или уголовных преступлениях. И даже отречение от веры со стороны арестованного не всегда могло избавить его от расправы, хотя, по сути, христиане тогда, как и в древности, стояли перед ясным выбором – сохранить верность Христу или отречься от Него ради временных земных удобств. И при канонизации главной проблемой было понять, какой выбор они сделали. Необходимо было собрать все доступные материалы, по возможности исследовать их жизнь, письменное наследие (если таковое имелось).
Одним из главных источников (а зачастую и единственным источником) сведений о пострадавшем было его следственное дело.
В архивных материалах репрессивных органов сохранились имена, биографические данные, ценные документы (фотографии, изъятые письма, рукописи, самиздатовские сочинения и пр.). В этом смысле следственные дела являются важнейшими источниками данных как для канонизации новомучеников, так и для исследования истории гонений XX века в целом.
Что же касается протоколов допросов и других документов, созданных в НКВД в процессе ведения следствия, то отношение к ним в силу их полуправдивого характера едва ли может быть однозначным. Протоколы некоторых допросов являют безукоризненную стойкость арестованных, отказ признать себя виновным, назвать «соучастников». Но есть и примеры малодушия священнослужителей и мирян – признание в совершении фантастических преступлений (терроризма, шпионажа и пр.) или оговор знакомых, которые потом были расстреляны или провели многие годы в лагерях. Иногда такого рода материалы встречаются в делах уважаемых священников или архиереев, известных своей высокой духовной жизнью. В этом случае исследователь становится перед очень серьезной проблемой. Как относиться к этим фактам? Можно ли считать, что перед нами достоверное свидетельство предательства, отречения от веры, падения подвижника под конец жизни?
Известно, что при допросе следователь чаще всего сам записывал показания и мог написать не то, что говорилось, подогнать показания под какую-то схему или вообще сочинить их, а мог заставить арестованного писать под диктовку, чтобы таким образом создать на бумаге некую видимость правосудия. Потом подследственного заставляли подписать протокол, то есть признать себя виновным (что совершенно необоснованно считалось достаточным для его осуждения). Иногда подпись подделывали. Применялись пытки, например, заключенному по многу суток могли не давать спать и в таком состоянии принуждали к признанию несуществующей вины. Нередко следователи, пользуясь небольшой частью собранных данных, делали вид, что им уже известно все. И тогда подследственный, будучи, к примеру, арестованным по оговору, сам начинал давать новые сведения, думая, что говорит и так известное, и что этим он уже никому не сделает хуже. Существует масса и других нюансов, объясняющих появление в материалах следствия порочащей арестованного информации.