Агиология

Знаешь ли ты, мой любезный друг, как мирское отношение к монашескому пострижению противоречит действительному положению вещей? «Ах, это такой тяжелый обряд, что лучше его не смотреть: можно нервы испортить!». Неправда, неправда и еще раз неправда! Я сам принял пострижение и думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости, какую я пережил 28 марта 1913 года. Эта радость у меня не прошла с окончанием обряда. Я был полон радости целых два месяца. Так все ликовало в душе, так радостно было, что порой я даже смущался от мысли, уж не прелесть ли это какая от лукавого. Только то, что произошло в моей судьбе 30 мая и о чем я узнал 31-го, отогнало от меня мою радость надолго, но и это печальное обстоятельство не изгнало радости из сердца моего совсем. По опыту могу сказать, что не напрасно при постриге монашеском постригающий, взяв рясу, глаголет: «Брат наш (имярек) облачится во одежду веселия и радости духовныя, в отложение и попрание всех печалей, и смущение от бесов, от плоти, и от мира находящих: во всегдашнее же его о Христе веселие и радование, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Я знаю примеры, когда люди сумрачные после пострижения становились веселыми. Даже об египетских древних монахах есть рассказ, что в некоторых монастырях все ходили радостные и не было никогда никого печального. Так это и быть должно. Чем дальше от страстей, тем больше радости в сердце. Чистота сердца неразрывно связана с веселием. Блаженство в истине христианской не есть внешняя награда, но внутреннее следствие самой добродетели. Скорби у монаха бывают, но самое его решение усугубить бодрствование над собой всегда сопровождается радостью духовной. И как жалки кажутся миряне, когда говорят они о «тяжелом впечатлении» от пострига монашеского, когда самый постриг называют «живым погребением»!

Нас обвиняют иногда за то, что мы стремимся к пропаганде монашества. А хотя бы и так, что же в том дурного-то? Ведь не на грех соблазняем, а к «воистину доброму и блаженному делу» приглашаем. Мы знаем по опыту, что монашество приносит душевный мир и радость. Любовь не завидует (1 Кор.13.4). Вот почему для нас, для монахов, всякое пострижение нового инока есть радость и торжество. Царство Небесное стою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф.11.12; Лк.16.16). В каждом постриге мы видим именно это усилие того, кто хочет восхитить Царство Небесное. Вот, друг мой, о чем я хотел давно тебе написать. Я не надеюсь победить и уничтожить этим письмом твое предубеждение против монахов и монашества, но хотел бы, чтобы ты хоть несколько задумался над поставленным мной во главу рассуждений вопросом о единстве идеала Христова. Мне думается, если ты отправишься в размышлениях от истины единства Христова идеала, то с логической необходимостью придешь к моим дальнейшим выводам касательно монашества. Предупреждаю тебя, что следует думать об идеях, а не о фактах. На почве фактов мы будем спорить без конца и никогда не придем к единомыслию. Плохо еще, если ты будешь читать это письмо с желанием наперед с ним не согласиться и с поисками, к чему бы придраться и на что бы возразить. Я писал искренне, не скрывая своих мыслей и пред другими. Взаимная любовь и дружеское единомыслие по важнейшим жизненным вопросам – вот что всей душой желает твой искренний друг.

Протоиерей Валентин Свенцицкий о монастыре в миру Диалог седьмой: О монашестве (извлечение)

Духовник. Во времена Апостольские монастырей в нашем смысле не было. Но значит ли это, что их вообще не было? Нет. Монастырь был. Но он был в миру, и были монахи, хотя они не носили монашеских одежд.

Неизвестный. Что ты разумеешь под этим?

Духовник. Всю первоначальную Церковь. Вся она была не чем иным, как монастырем в миру, а все христиане – монахами в этом монастыре.

Неизвестный. И все-таки я тебя не понимаю.