Агитбригада

— Нет, что сжег — это правильно. От неё чернотой и кровью за версту смердит.

— А что тогда?

— А ты свой картуз на сундуке забыл, — вздохнул Енох.

У меня аж волосы на голове зашевелились.

Вот это я попал! Картуз был казённый. А на всей казённой одежде стоял штамп трудовой школы.

— Капец! — тихо сказал я помертвевшими губами. — Это провал.

— Да, Геннадий, это провал, — подкинул маслица в огонь Енох, — смею заметить — твой провал.

Я вздохнул. Ну, сейчас начнётся. Сейчас Лазарь прибежит на агитборигаду, начнёт качать права, искать книгу. Зубатов, обиженный моей сегодняшней выходкой, его поддержит. Гудков тоже поддержит. И понеслось!

Я опять вздохнул.

— Но, так как тебе повезло общаться со мной, — преисполненным важности голосом сказал Енох, — то я взял на себя смелость и отправил Масю, это куница, если ты забыл, и она утащила твой картуз оттуда. Полагаю, он уже где-нибудь во дворе. Сходи посмотри.

Сказать, что у меня гора с плеч свалилась — этого будет мало.

— Енох! — от радости я аж говорить не мог, — спасибо тебе. Ты — лучший!

— Да, я такой, — заважничал Енох, — поэтому наш договор мы должны с тобой пересмотреть.

Утром следующего дня я торопился, сейчас они хватятся меня, ведь нужно закончить упаковывать вещи, а меня нету. И алиби у меня нету, потом устану доказывать, где я был и искать оправдания. А ведь ещё книги забрать из дупла нужно и припрятать их так, чтобы никто не обнаружил. Я не удивлюсь, если тот же Зубатов не затеет обыск моего барахла прямо перед отправлением. Как-то они с Лазарем спелись, я смотрю.

Понукаемый этими мыслями, я проскочил всю дорогу до Ольховки за минимальное время. Кстати, что-то в последнее время я только и бегаю. Туда-сюда. Как заяц какой-то. Нужно с этим что-то делать.

В церковь я влетел, изрядно запыхавшись, хоть и не так, как в прошлый раз.

Там было пусто. Лишь одна древняя старушонка в плюшевом нафталиновом жакете хлопотала у иконостаса, очищая свечи от нагара.

— А где отец Демьян? — спросил я.

— Умер. Умер наш батюшка этой ночью, пусть ангелы заберут его душеньку прямо в рай, — прошамкала старушка и разразилась рыданиями.

Глава 32

В лаунж-джазовой прохладе кафешантана, где нынче подавали жасминовых устриц в крыжовнике, морского ежа под укропно-огуречным соусом и даже свиную ногу с чёрной смородиной, за столиком почти у самой сцены, восседали мы, то есть Гришка Караулов, Жорж Бобрович, Зёзик Голикман и я.

Агитбригада вернулась обратно в город Nближе к обеду, и, как и в прошлый раз, все разбежались, а Гришка позвал меня отметить благополучное возвращение в родные пенаты.

— Но мне же в школу! — попытался спрыгнуть я, правда слова мои звучали явно неубедительно даже для самого себя.

— Воскресенье, вечер, — насмешливо ухмыльнулся Гришка, — кому ты там, в той школе, нужен?

— Ага, будешь там клеить модели бумажных самолётиков и завидовать нам, — поддакнул Жорж, — а мы сейчас закажем жаренной кабанины в хвойно-ягодном соусе из можжевельника и брусники. А ты будешь кушать кашку с компотиком.

— Не-е-е, парни, я предпочитаю простые шкварки. Без можжевельника, — скривился Гришка. — И чтобы лука туда побольше.

— Тогда уж лучше жаренные свиные колбаски с чесноком, — не согласился Жрож.

— Посидишь с нами чисто символически, недолго, — успокоил меня Зёзик, хотя мы все прекрасно понимали и какие будут эти «чисто символические посиделки» и какое «недолго».

В общем, я торопливо сдался, пока они не передумали.

И вот сейчас мы все, в ожидании заказа, сидели у сцены и пялились на сисястых дамочек, настолько лихо отплясывающих фокстрот, что короткие, по нынешней моде, плиссэ, поминутно подпрыгивали, оголяя ляжки в фильдеперсовых чулках почти по самое немогу.

Парням принесли две бутылки «настоящего заграничного портвейна» (по выражению Зёзика), а мне пока зельтерской (боялся на голодный желудок пить спиртное).

Весёлая музыка оттеняла завуалированно трагическую обречённость в глазах почтенной публики, которая состояла из весьма разных прослоек — от «старой» буржуазии, косившей под мелких соцслужащих, до нэпманов, коммерсантов и совсем уж уголовников и пролетариев. Дамы были разодеты по последних «парижских» модах, обязательно с перьями на платьях и мушками на густо напудренных физиономиях. Мужчины же были по-разному: от строгих костюмов и полуфраков до русских косовороток и сапог с высокими голенищами. И вся эта публика ела, пила, пыхтела папиросками и заливалась хохотом. Гремела музыка. Народ гулял, как в последний раз. Так, как умеют гулять только на Руси.

Тем временем нам принесли заказ и спиртное, и мы налегли на угощение.

Примерно полчаса мы люто игнорировали все эти пляски и песни, усиленно поглощая деликатесы.

— У меня тост, — сыто откинувшись на подушки диванчика, объявил Гришка, — предлагаю выпить за нашу агитбригаду! Ведь только проводя суровую и беспощадную идеологическую войну против суеверий и религиозных предрассудков, мы можем себе позволить эту ногу кабана в можжевеловом соусе и чесночные колбаски! И даже медальоны из дикого оленя!