Агитбригада

— Да почитай все девки хотели, — наконец, произнесла она. — Когда эта коза увела моего Василька, она же ходила вся такая гордая по селу, выпендривалась. Чуть ли что замуж она за него пойдёт! А он просто с ней гулял! Сто лет надо она ему такая, коза драная!

— А с тобой разве не гулял? — не удержался, чтобы не поддеть Маруську я.

— Меня он любил! Да! Любил! — вспыхнула Маруська. — Он сам мне говорил! Ажно два раза! А эта коза облезлая…

— Погоди, — пресек фонтан возмущения Маруськи, — давай конкретно. Улька убить её могла?

— Могла! — с готовностью закивала Маруська, — Улька корова такая, что кого хочешь могла!

— А Клавка?

— Ой, эта кобылица тем более могла!

В общем, мы перечисляли всех вербовских девок, и по мнению Маруськи у каждой была возможность и желание убить Анфису.

— Так что, получается любая девушка могла? — не выдержал я, окончательно запутавшись во всех этих Матрёнах, Алёнах и Ксениях.

— Ну нет, наверное, не все, — нахмурилась Маруська.

— А кто не мог бы?

— Лушка не могла. И поповны.

— Ну с поповнами понятно. А кто такая Лушка?

— Так Сомова это дочка, — пожала плечами Маруся, — к которому ты столоваться ходишь.

Вот, блин, деревня, все всё знают!

— Вроде его дочку звать Люба, — неуверенно сказал я.

— Дык это самую мелкую Люба, а среднюю — Лушка, — поправила меня девушка.

— А почему я её у Сомова не видел?

— Ну так я ж говорю, Лушка не могла, она же к Надьке поехала в гости. Она ажно в Малинках живёт.

— А Надька у нас кто? — потёр гудящие виски я.

— Так сеструха её старшая.

— Ясно, — я понял, что с этой стороны мне ловить нечего, но сообразил задать другой вопрос, — а Василия кто, по-твоему убить мог? У кого была причина?

Маруська всхлипнула, затем задумалась и авторитетно выдала:

— Никто не мог! Причин не было!

— Погоди, то есть то, что он бросал девушек — это разве не причина?

— Ну так он же не виноват! — горячо воскликнула Маруська и опять вознамерилась вхлипнуть, — просто девки у нас в Вербовке наглые больно, вот он и мог дрогнуть.

В общем, облом. Так ничего у Маруськи выяснить мне не удалось. Со свиданкой тоже обломилось. Я хоть и бросал пылкие заинтересованные взгляды на её грудь, всё это Маруська проигнорировала. А в конце диалога, при упоминании о Василии, разрыдалась.

Пришлось интервью срочно сворачивать.

Я неспешно шел по дороге, когда меня догнал Лазарь. Был он, против обыкновения, весь встревоженный и уставший. Но сегодня полсела были встревоженными и уставшими.

В последнее время он меня сторонился — видимо, Сомов таки проболтался, что запрет сыпать яд под капусту исходит от меня. Но как бы то ни было, он всегда неизменно вежливо здоровался и быстро уходил прочь. Вот и сейчас, поравнявшись со мной, он поздоровался и сказал:

— Ты к Герасиму Ивановичу? Обедать?

— Ага, — решил не выделываться я, тем более время было уже к обеду.

— Ну пошли, раз так, — глухо сказал он.

— Лазарь, что там говорят? Уже кого-то подозревают? — не удержался от вопроса я.

— Да что вам всем неймётся! — взорвался Лазарь, — Нигде покоя нету! Умер человек — вот и умер! Так нет! Как старые бабы всё сплетни, сплетни! Домыслы! Тебе что, Капустин, заняться нечем?

— Да есть… — аж растерялся от такой вспышки ярости я.

— Ну вот и занимайся, раз есть чем заняться! Или я Гудкову скажу, так он быстро тебе работу найдёт!

С этими словами он резко крутнулся на каблуках и пошел в противоположную от дома Сомовых сторону.

Я остался на дороге сам один.

И вот что это сейчас было?

Заездили человека, а тут ещё я с вопросами. Но скорей всего ему уже Зубатов что-то на меня наговорил. Я пару раз видел, как они стояли разговаривали. Так что он вполне мог.

В общем, надо с Зубатовым решать вопрос кардинально. Заколебал он меня этой позиционной войной.

После обеда у Сомовых, я вернулся на агитбригаду и решил провернуть маленькое дельце, которое, однако, было совсем не маленькое.

Я взял пару генкиных учебников и пошел в дом, где жили парни. Там пахло кислым. За неубранным столом сидели Гришка Караулов и Гудков. Они пили, судя по запаху, какую-то бражку и обсуждали происшествие с Василием.

При виде меня они смолкли, а Гудков ловким движением опустил бутыль с брагой под стол.

— Чего тебе? — недовольным голосом спросил он, явно досадуя, что я их спалил.

— Мне нужна помощь, — сказал я.

— Я же тебе совсем недавно деньги на продукты давал! — возмутился Гудков.

— Нет, мне не продукты, — торопливо покачал головой я. — Мне заниматься нужно. Вот! Математикой и историей. И ещё географией.

Я показал растрёпанные учебники.

— А сам что? — нахмурился Гудков.

— Сам я плохо учусь, — печально вздохнул я, — в пятом классе до сих пор только. А вот поглядел я на вас и хочу быть как вы! И ещё в комсомол хочу! А с такими отметками меня не возьмут.

— Естественно не возьмут, — облегчённо хохотнул Гудков, обрадовавшись, что причина столь простая у меня.

— Я могу математикой с тобой заниматься, — подал голос, ранее молчавший Караулов, — только я объясняю плохо. И кричу, когда объясняю. Если это устроит — берусь научить тебя математике.

— Конечно утроит! — изобразил бурную радость я, — спасибо тебе большое, Гриша!