— Ну, разумеется! Манеры и изящество барышни важнее для гувернантки ее собственных. Как и для света. Если она хочет преуспеть на выбранном ею поприще, то должна отдавать своим обязанностям все силы. Все ее мысли, все помыслы должны служить лишь этой цели! Когда мы оцениваем достоинства гувернантки, то, естественно, смотрим на барышень, воспитанных ею, и судим о ней естественно.
Я намеревалась указать величественной даме на кое-какие погрешности в ее рассуждениях, но она уплыла прочь, едва договорив. Она высказала все, что считала нужным, а дожидаться моего ответа в ее планы не входило: мое дело было слушать и не возражать.
Однако, как я уже упомянула, Матильда под конец в какой-то мере подчинилась материнской власти (жаль только, что власть эту не употребили несколько раньше!) и, лишившись почти всех любимых развлечений, вынуждена была довольствоваться длинными верховыми прогулками в сопровождении грума и длинными пешими прогулками в сопровождении гувернантки, а также посещениями жилищ батраков и арендаторов своего отца, где можно было скоротать время, болтая со стариками и старухами, которые оставались дома, пока остальные трудились в полях. И вот во время одной такой прогулки мы повстречали мистера Уэстона. Я так давно об этом мечтала! Но тут мне захотелось, чтобы либо он, либо я перенеслись бы куда-нибудь еще: мое сердце забилось так отчаянно, что я испугалась, не выдала ли я своих чувств. Однако он, как мне показалось, даже не взглянул на меня, и я скоро успокоилась.
Коротко с нами поздоровавшись, он осведомился у Матильды, не получала ли она известий от сестры.
— Да, — ответила она. — Розали написала из Парижа, она прекрасно себя чувствует и очень счастлива.
Последнее слово она подчеркнула и сопроводила дерзким взглядом, но он словно бы ничего не заметил и ответил серьезно и столь же подчеркнуто:
— Надеюсь, так будет и впредь.
— А вы верите в вероятность этого? — осмелилась спросить я, потому что Матильда кинулась следом за своей левреткой, которая вспугнула зайца.
— Не берусь предсказывать, — ответил он. — Возможно, сэр Томас окажется лучше, чем я думал. Но, судя по тому, что я слышал и видел, можно только пожалеть, что существо такое юное, веселое и… одним словом, обворожительное, чьим наибольшим, если не единственным недостатком было, видимо, легкомыслие… Да, разумеется, недостаток серьезный, ибо он открывает дорогу почти для всех остальных и делает того, кто им обладает, беззащитным перед соблазнами… Но можно только пожалеть, что ее отдали подобному человеку. Я полагаю, этого захотела ее мать?
— Да. Но и она сама тоже, мне кажется: она всегда смеялась над моими попытками отговорить ее.
— А вы пытались? В таком случае, если это кончится дурно, вам утешением послужит мысль, что вашей вины тут нет. Но как сможет миссис Мэррей оправдать свое поведение, я представить себе не в состоянии. Будь я знаком с ней покороче, то, наверное, не удержался бы и спросил прямо.
— Да, это выглядит противоестественным, но некоторые люди считают титулы и богатства высшими благами в жизни и полагают, что выполнили свой долг наилучшим образом, если сумели приобрести для своих детей и то и другое.
— Совершенно справедливо! Но не странно ли, что так ложно судят опытные женщины, сами выходившие замуж?
Тут, запыхавшись, вернулась Матильда, держа за уши истерзанное тельце зайчонка.
— Вы намеревались спасти этого зайчика или убить его? — спросил мистер Уэстон, видимо сбитый с толку радостью, которой сияло ее лицо.