Агнесса из Сорренто

Да, говорит он себе, он любит Агнессу, любит ее той святой, возвышенной любовью, какой любит ангел-хранитель, зрящий лик Отца Небесного. Но почему же тогда ее предстоящий брак внушает ему такое отвращение? Разве это не очевидно? Разве у этой нежной души, этой поэтической натуры, этого возвышенного создания есть что-то общее с вульгарной, грубой крестьянской средой? Разве не будет ее красота вечно привлекать взор развратников, разве не будет ее несравненная прелесть вечно подвергать ее безыскусную невинность гнусным искательствам, которые будут тревожить ее и вызывать необоснованную ревность мужа? Что, если на Агнессу обрушится жестокая, незаслуженная кара, что, если муж прибегнет к телесным наказаниям, даже пустит в ход кнут, по примеру других мужчин низших сословий, не стесняющихся в пылу ревности «учить» своих жен? Какое же будущее предлагало тогдашнее общество натуре, столь богато одаренной физически и духовно себе на погибель? У отца Франческо есть ответ на этот вопрос. Поприще, в котором женщине отказывает весь мир, открывается для нее в церкви.

Он вспоминает историю дочери сиенского красильщика, прекрасной святой Екатерины. В юности он часто посещал монастырь, где первые художники Италии обессмертили ее борьбу и ее победы, и рядом со своей матерью преклонял колени у алтаря, где святая теперь говорит с верующими. Он вспомнил, как благодаря своей святой жизни святая Екатерина Сиенская удостоилась быть принятой при дворах властителей, куда ее отправили как посланницу церкви отстаивать церковные интересы, а потом перед его внутренним взором предстало великолепное творение Пинтуриккьо, на котором запечатлено, как ее, возлежащую на смертном одре в райской безмятежности, чистоте и покое и окруженную могущественными князьями церкви, причисляет папа к лику святых, объявив одной из тех, кому суждено царствовать на небесах и служить заступницей перед Христом за смертных.

А потому точно ли он грешит, ощущая некое ревнивое желание во что бы то ни стало удержать это одаренное, прекрасное создание? И пусть он не может даже помыслить, даже мечтать о том, чтобы обладать ею, точно ли он грешит, всеми силами души яростно и неукротимо сопротивляясь самой мысли о том, чтобы отдать ее другому смертному, но видя ее лишь Христовой невестой?

Разумеется, если и так, то грех этот таился где-то глубоко-глубоко в его душе, и священник мог сказать в свое оправдание многое, что успокоило бы и более строгую совесть, а потому, подвергнув свой ум тщательному допросу и анализу, он ощутил некое подобие торжества.

Да, она возвысится, и слава ее воссияет над миром, но это он своею собственной рукой поведет ее ввысь, к небесам. Он призовет ее под священную сень исповедальни, он произнесет торжественные, исполненные благоговейного трепета слова, которые превратят в святотатство всякое искательство других мужчин, которые пожелали бы ухаживать за нею, и, однако, именно он на протяжении всей земной жизни будет оберегать и наставлять ее душу, именно ему она будет повиноваться беспрекословно, как надлежит повиноваться одному лишь Христу.

Вот каким размышлениям предавался он в час своего триумфа, однако они, увы, обречены были утратить свой блеск и великолепие, подобно тем пурпурным небесам с золотистыми отсветами, что постепенно угасают, оставляя вместо своего сияния и прелести только зловещий и мрачный пламень Везувия.

Глава 6 Дорога в монастырь

Эльза вернулась с исповеди вскоре после рассвета, весьма успокоенная и довольная. Отец Франческо проявил такой интерес к ее рассказу, что она почувствовала себя чрезвычайно польщенной. Потом он дал ей совет, вполне согласовывавшийся с ее собственным мнением, а подобный совет всегда воспринимается как явное доказательство мудрости того, кто его дает.

Что касается брака, то тут он предложил повременить, то есть выбрать план действий, совершенно отвечавший чаяниям Эльзы, которая, как ни странно, едва пообещав внучку Антонио, прониклась к нему капризной, ревнивой неприязнью, словно он вознамерился похитить у нее Агнессу, и враждебность эта иногда столь властно овладевала ею, что она не в силах была даже говорить с будущим зятем спокойно, а Антонио от такого поворота дел только шире открывал большие свои глаза да дивился мысленно переменчивости и причудам женщин, однако продолжал ждать свадьбы с философическим спокойствием.

Лучи утреннего солнца, подобно золотистым стрелам, уже пронзали листву апельсиновых деревьев, когда Эльза вернулась из монастыря и застала Агнессу за молитвой.

– Что ж, сердечко мое, – сказала почтенная матрона, когда они позавтракали, – освобожу-ка я тебя сегодня от работы. Я схожу с тобой в монастырь, и ты проведешь весь день с сестрами и отнесешь святой Агнессе перстень.

– Ах, спасибо, бабушка! Какая вы добрая! Могу я ненадолго остановиться по пути – нарвать цикламенов, мирта и маргариток, чтобы украсить ее часовню?