Агнец

Невыносимое страдание вдруг пронзило его, но оно возникло не от чувства потерянности и одиночества в этом враждебном ему доме, его источник был куда глубже, страдание это было ему знакомо, потому что оно уже несколько раз терзало его при совершенно конкретных обстоятельствах, которые он отлично помнит. В чем оно заключалось? Он не мог бы этого сказать. Однако этой ночью оно обрело лицо, даже два лица: эта девушка, этот мальчик. Особенно мальчик. Какое впечатление произвел Ксавье на девушку? Он вздрогнул, сообразив, что она могла о нем подумать. Она долго не возвращалась, видно, бельевой шкаф оказался запертым... Может, она пошла укладывать Ролана? Мирбель, наверно, все же хватится его в конце концов. Только бы кто-нибудь пришел! Его сковало какое-то оцепенение, он был не в силах удрать от этих гнусных стен, от запаха плесени, от этих старых матрасов, от потертого, как он теперь видел, коврика у кровати, которого касались его колени. Словно каторжник к галере, он был прикован к этой комнате, к этому дому. Он позвал, крикнул, но это был немой крик, потому что губы его не разжались. И вдруг что-то отхлынуло, словно разбилась волна этого невыносимого страдания. Он не шелохнулся. Ночная бабочка билась о мрамор комода. Ветер надул занавески, как паруса, потом они снова обвисли. Ночная бабочка, видно, обессилела. Рваные обои шуршали от каждого дуновения, вот откуда это тихое потрескивание.

— С вами такое случается?

Ксавье открыл глаза. Он лежал ничком на полу, тонкая струйка слюны стекла с его губ.

Девушка разглядывала его, склонившись над ним, как над собакой. Она прижимала к груди две простыни. Ксавье поднялся на ноги.

— Вы что, больны, да?

Он покачал головой.

— А то с этими эпилептиками хлопот не оберешься... На меня особенно не рассчитывайте.

Он сказал:

— Это не то, что вы думаете... — И вытер пот со лба. — Вы сами видите, я не болен.

— Тогда что же вы тут делали? Вы знали, что я в комнате? Ну вот что, — добавила она, вдруг резко изменив тон, — чем стоять сложа руки, помогите-ка мне постелить постель... Нет. Уж лучше вам за это не браться, — снова заговорила она. — Я одна справлюсь быстрее. Сядьте, а то опять грохнетесь.

Он послушался и минуту просидел неподвижно, наблюдая за девушкой, которая деловито стелила постель.

Внезапно он спросил:

— Кто этот малыш?

— Ролан? Приютский мальчик. Господам взбрело в голову его взять, но он им уже смертельно надоел. Мадам, видите ли, желала иметь ребенка!

— Они его усыновили?

— Нет, взяли на пробу. Но он разонравился. Полгода назад он был с виду куда лучше, но потом заболел дизентерией. Ваш друг его теперь ненавидит. Впрочем, он его никогда не любил. Конечно, лучше самому делать своих детей... если можешь. — Она взбила подушку. — Но я думаю, что он не может только со своей женой...

У нее на лице вдруг появилось выражение многоопытной женщины. Ксавье сказал: «Удивляюсь...» — но умолк, не окончив. Развязная манера держаться, вульгарные слова как-то не вязались с ней. Ему хотелось ее оборвать, крикнуть ей: «Вы дурно играете свою роль». Он знал, какая она на самом деле. Она была для него как раскрытая книга, он читал ее без труда; у него был этот дар, и он ему даже не очень удивлялся, он уже привык к тому, что видит людей насквозь. Какое у нее было лицо! И он сам вдруг увидел свое отражение в зеркале над комодом — бледное, прелестное лицо, — увидел себя не таким, каким казался себе обычно, а как бы глазами девушки. Как они друг другу понравились!

Он повторил:

— Удивляюсь..

— Чему вы удивляетесь?

— Нет, это вас может обидеть.

— Напрасно вы думаете, что можете меня обидеть!

— Я знаю, кто такая Бригитта Пиан... Дома у нас о ней много говорили все эти годы! Ее называют «мать церкви». Так вот, меня удивляет, что она выбрала в секретарши вас, а не какое-нибудь «чадо Пресвятой Девы Марии»... Вам смешно?

— Мне смешно, что вы себе уже составили обо мне мнение. Кто вам сказал, что я не «чадо Пресвятой Девы Марии»?

— Нет, — возмутился он, — вы совсем не ханжа.

Она спросила:

— А почему я должна быть ханжой?

— Вы были бы ханжой, если бы были «чадом Пресвятой Девы Марии».

— Почему вы так считаете?

Он сказал:

— Вижу...

Она взглянула на него, приоткрыв рот:

— Ну, знаете! — Потом пожала плечами: — Вы просто смеетесь надо мной.

Тогда он сказал:

— Вы думаете, Бог далеко, а ведь он подле вас.

— Бог? Да это же Бригитта Пиан!

Она рассмеялась... Он тоже смеялся.

— Вы правы, что не верите в этого бога: его не существует.

Она сидела на краю постели, отвернув от него лицо. Она заговорила не сразу, подыскивая слова:

— Я не хотела бы, чтобы вы думали, что девушка, ни во что не верящая, должна обязательно...

Она посмотрела ему в глаза и вдруг сказала:

— Я никому не принадлежала и не принадлежу никому...

Он грубо ее перебил:

— Вы с ума сошли! Будто я мог подумать о вас такое. Это ужасно!

— Почему ужасно?

— Для меня ужасно.

Она сидела, скрестив ноги, и улыбнулась, рассеянно поглаживая рукой подушку.

— В конце концов, вы такой же, как и все.