Агни Парфене

«То, что происходит с тобой, объясняется предельно просто. Это так же просто, как Serbische Bohnensuppe. Давай посмотрим с точки зрения теологии. Дьявол — это прошлое и, кроме того, актуальная реальность человечества. Единственное место, где его нет, — это в будущем. Там один только Бог. В будущее Дьявола вводит человек, постепенно, шаг за шагом. Если через это окно можно увидеть Дьявола...»

Лика прервала чтение, ей стало не по себе — она посмотрела в окно, и ей показалось, что там — снова мечется Тень, теперь она даже догадывалась, как зовут эту Тень, но — не хотела называть, боясь, что, получив имя, Тень обретет реальные черты.

Она положила книгу, осторожно задвинула шторы — теперь ей снова стало спокойно. «Мне совсем не хочется смотреть в окна, — подумала она. — Мне не хочется».

— Но некоторым людям Бог дает способность посмотреть в окно, и, если Он дает эту способность — подумай сама, зачем? Может быть, Он надеется, что ты сможешь помочь тем, кому можно помочь?

Лика не хотела думать об этом. Ее все еще не покидало ощущение тревоги и — неизбежной беды.

А потом она почувствовала странный запах — горелого, как будто где-то жгли большой костер, запах становился все сильнее и сильнее, Лика начала оглядываться, ей стало страшно — казалось, что горит что-то в ее комнате.

Сначала она ничего не увидела — все было спокойно. Но — сверток на столе, тот самый, Маринин, который она должна была передать Диме, — был открыт.

Она помнила, что она его не открывала, даже старалась не прикасаться к нему без особенной нужды.

Но сейчас он был открыт...

И она видела теперь, присмотревшись, что края бумаги обуглились.

Она невольно вскрикнула, дыхание стало учащенным, она бросилась туда к свертку, что с переданным Диме предметом что-то случилось, но, подойдя ближе, перевела дыхание — все было нормально, она сейчас увидела старинную икону в хорошем состоянии, слегка подлеченную Марининой рукой, — только глаза Пресвятой Богородицы смотрели на нее тревожно, или — ей казалось? Она достала икону — оставлять ее в этой обугленной бумаге было нельзя, и — вздрогнула.

Все потемнело, она видела только огонь, и в центре этого огня металась девочка — та самая, которая появлялась до этого в видениях. Огонь становился все сильнее, а девочка — все слабее, и выхода у нее не было... Лике хотелось закричать, к горлу подступили слезы, и тошнота, и запах, этот запах становился все сильнее, вместе с огнем, и уже не было понятно, кто же кричит — девочка, погибающая в пламени, или она, Лика?

А потом все стихло, только хлопнула дверца машины и мужской голос произнес: «Все, поехали».

Лика не видела ни машины, ни того, кто это сказал, — но откуда-то уже знала, что это связано с Тенью.

Темнота, звук отъезжающей машины, запах пожара — все это было связано с той неразличимой, серой, бесформенной Тенью.

И почему-то — с Сашей...

Он долго не мог заснуть — хотя сегодня квартира уже не была, как обычно, пустынной и мертвой, она теперь снова понемногу наполнялась живым дыханием, и часть его дыхания была его, а часть — Ликина... И — еще икона перестала ему казаться мрачной, он теперь знал, что там, под слоем черной краски, живет настоящая радуга, дающая надежду.

Он улыбнулся и встал — ему не хотелось тратить время на сон, он и так спал все дни, находясь на грани реальности и снов, и сейчас ему хотелось окончательно вырваться, освободиться от этого гнета. «Кричат мне с Сеира: сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь», — напомнил он себе и тут же ответил — но утро приближается. Оно даже чувствуется, там, в груди, поет птичка радости, и — поет тихо пока, осторожно, а он просто боится ее спугнуть. Ведь в этом мире радость пуглива.

Пока варился кофе, смотрел в окно — пустынная улица, в самом конце призывно горит ларек с «курицей гриль».

«Кому она нужна ночью», — подумал он. А потом в голову пришло, что если эти ларьки светятся ночью, то нужно, и еще — что, наверное, было бы многим удобнее, если б не птицы в душе, а курицы — в желудке, и рассмеялся сам над собой, потому что — мысли собственные посчитал глупыми и смешными.

Кофе сварился, он включил музыку, тихую и нежную, успокаивающую, подумал, что давно уже так не радовался своей бессоннице, и ночь давно уже не была такой приятной.

Он даже не был уверен в грядущем утре — он же привык ждать от нового дня неприятностей, и поэтому, может быть, это ночное спокойствие было — драгоценно...

По радио тихо пел Азнавур на немного исковерканном русском, пел про вечную любовь, и было невозможно спрятаться от того, что он видит перед собой Лику, как будто — она и есть Вечная Любовь.

— Приближается утро, — прошептал он и улыбнулся.

Ему казалось, что его душа летит где-то высоко-высоко, а он — испытывает радость этого полета, и — в то же время ему страшно, потому что он — боится обмануться.

Но — разве Лика может обмануть?