Агни Парфене

— Странно, — пробормотала Марина. — Он обещал сегодня быть на работе. Мы же с ним договаривались… Мне надо кое-что ему передать. В конце концов, я ж не бесплатно работать должна…

— Ты в этой фирме подрабатываешь? — спросила Лика.

— А, он и тебе предлагал?

— Да, — кивнула Лика.

— И? Ты отказалась? Вот глупая… Там хорошо платят. И — в конце концов, лучше уж мы будем это делать, чем бездарные мазилки!

— Не знаю. — Лика покраснела почему-то от пытливого взгляда Марины и самой себе показалась такой глупой, нескладной, нелепой, но объяснять Марине, почему она так поступила, было еще большей нелепостью.

— Ладно, не обязательно же туда совсем уходить. Могла бы, как я, в качестве подработки… Я же понимаю, что тут — надежнее.

Она затушила сигарету.

— Знаешь, вот совсем сегодня работать не хочется. Просто ужас, как над собой приходится измываться, — пожаловалась она. — И Димки нет. А я так рассчитывала, мне деньги нужны…

— Может быть, он еще придет.

— Ага, время близится к четырем, он вряд ли придет. Пошли. А то Людмила нас замучает претензиями и нотациями…

Они поднялись по ступенькам, открыли дверь — в музее было тихо, только где-то в зале западноевропейского искусства тихо говорила экскурсовод.

— Детей привели, — пояснила Марина. — Школьники… — И невесело усмехнулась. — Кажется, теперь искусство вообще нужно только пенсионерам и школьникам. Ну, и психам, вроде нас с тобой…

Потом завибрировал ее мобильник.

— Подожди, — попросила она, и Лика остановилась прямо возле пейзажа с руинами монастыря. Посмотрела — и вздрогнула.

Она вдруг увидела там, на этой картине, к которой привыкла, — три фигурки. Как она не замечала их раньше?..

Она подошла ближе, прищурилась, пытаясь разглядеть их лучше, — но они точно расплывались, прятались в тумане, одна фигурка принадлежала женщине, она была в этом уверена, и эта женщина — обернулась, точно пыталась рассмотреть Лику так же, как Лика хотела различить ее черты, а две другие фигуры, казалось, никакого интереса к Лике не проявляли, они просто уходили, растворялись, а Лике почему-то хотелось, чтобы они тоже — обернулись.

— Я попробую, только… Ну, понимаешь, Димка не пришел, я должна ему передать, иначе — мы не сможем, деньги нужны…

Голос Марины долетал издалека, гораздо яснее Лика слышала почему-то тихий перезвон колоколов, и голос тихий, почти неразличимый в ветре, напевал:

— Хэре, оде тон Серафим, хара тон Архангелон… Эксалоптера Урану, фотос кафаротера…

— Ладно, солнце, я что-нибудь придумаю. Я попытаюсь…

Когда Марина подошла к Лике совсем близко, Лика невольно вздрогнула — своим прикосновением Марина вырвала ее из другого мира, остались только воспоминания, хрупкие, как голос там вдали — «хара тон Архангелон»…

— Лик, можно я тебе оставлю для Димки сверточек? Понимаешь, мне надо сейчас уйти… Очень нужно. А ты ему передашь. Скажешь, что я завтра зайду к нему домой. Я бы сегодня зашла, но я и так не успеваю.

Из того, другого мира все еще доносилось — «Хэре, Нимфи Анимфевте», и Лике совсем не хотелось возвращаться, а то, что говорила сейчас Марина, было совсем ей непонятно — странно, но сейчас она куда лучше понимала этот странный, красивый язык, куда лучше, чем тот, на котором разговаривала с ней Марина.

Она согласно кивнула, только чтобы ее оставили в покое сейчас, не мешали ей впитывать в себя эти странные, сладостные фразы, и Марина обрадовалась — вот и славненько, ах, спасибо, фотос кафаротера, а то даже не знаю, смогу ли я прийти завтра.

— Хэре, оде тон Серафим, хара тон Архангелон…

Они спустились в мастерскую, хотя — Лика осталась бы там, но она же обещала.

Когда открыли дверь, Лика замерла.

Прямо над ее архангелом склонился незнакомый человек. Длинная темная прядь упала на лоб, губы слегка шевелились, и — этот человек, взяв в руки Ликину кисть, что-то рисовал.

Она хотела возмутиться, обидеться, крикнуть, но — раньше ее крикнула радостно Марина:

— Сашка! Слушай, уже и не надеялась тебя увидеть!

Он обернулся, заметил Ликин удивленный взгляд, покраснел.

— Мне кажется, так будет лучше, — проговорил он, как будто просил прощения.

Лика его узнала. И теперь сама покраснела, засмущалась, чтобы скрыть это от посторонних глаз, что-то проворчала, прошла к своему месту.

И застыла.

Глаза ее Архангела Михаила теперь были — живые. Они смотрели прямо на Лику, в них было столько света, тепла и встревоженности, что Лика не смогла удержаться — ахнула, обернулась восхищенно.

— Как вам удалось? — проговорила она.

— Не знаю, — улыбнулся он. — Я с ним разговаривал. Я всегда разговариваю. Они… любят, когда мы с ними говорим. И отвечают. — Он как-то светло и в то же время немножечко лукаво улыбнулся и сказал: — Меня зовут Саша. Саша Канатопов.

Ей хотелось спросить: «Тот самый?» — но она промолчала.

Она протянула ему руку, пробормотала:

— Гликерия. Лика.

Посмотрела нечаянно на своего Архангела — ей показалось, что он грустно улыбается и смотрит на нее так, точно теперь случилось то, чего он хотел, и он может и улыбаться, и смотреть, и ждать…

Он сам не мог понять, почему, придя сюда, он потянулся к этой иконе.