Агония

Прятались мы на чердаке двухэтажного жилого деревянного дома, находившегося на самой окраине Богатяновки. Как мы туда добрались — тема для отдельного повествования. Помнится, отец рассказывал мне, как он действовал на оккупированной фашистами территории, как вместе с партизанскими разведгруппами вел разведывательную и подрывную деятельность в маленьких городках Белоруссии и Украины. Вот сейчас я понял — что такое скрываться от ССовских облав, пригибаясь бежать переулками, каждую минуту ожидая криков и выстрелов. Каково ощущать себя загнанным волком, на которого ведут облаву охотники и повсюду висят красные флажки. Скверное ощущение, скажу я вам…

Перебежками, осторожно выглядывая из-за укрытий, и страхуя друг друга при каждом перемещении, мы двигались от дома к дому. Один раз милиционеры — несколько человек с автоматами и собакой — немецкой овчаркой на поводке — прошли совсем рядом и мы были вынуждены спрятаться вдвоем в деревянный нужник— скворечник. Хорошо, что овчарка нас не почуяла — запахи, которыми благоухал нужник, могли отбить не только тонкое чутье собаки. В тесном дощатом нужнике мы сидели целый час.

Смог ли бы я стрелять в милиционеров, если бы нас вдруг обнаружили? Нет, наверное…

И когда оставалось уже последнее усилие, когда стемнело настолько, что можно было по одному, пригибаясь, проскочить мимо стоящей на углу милицейской машины, дождавшись, пока менты отвлекутся — вот тогда это и произошло. Мы осторожно спустились по лестнице с завешенного бельем чердака, как вдруг снизу послышался истерический крик

— А что это вы тут шукаете, забулдыги!!

Я повернулся. Одна из выходящих на площадку дверей была распахнута настежь, около нее, уперев руки в бока, в позе агрессивной базарной бабы стояла та самая баба — лет сорока, толстая, в синем рваном халате.

— Не вы посмотрите люди добрые, что здесь делается! Я горбачу как лошадь, а эти ханурики все мое белье засрали!

— Тихо, дура! — шикнул на нее Валёк, чем завел ее еще больше

— А ты не шикай, не шикай на меня — истерическим тоном вскричала баба — ишь, расшикался, забулдыга

Валёк рубанул бабу ребром ладони по горлу, но был уже поздно — снизу послышались голоса.

— Валим!

Перескочив через лежащую толстуху мы бросились в комнату. Окно. Валёк с размаху саданул по раме, там с треском уступила грубой силе. В комнату ворвался свежий, морозный воздух.

— Прыгай!

Я прыгнул, неловко и шумно приземлился, отскочил в сторону. Через секунду на землю с шумом свалился Валек. И тут, метрах в пятидесяти от нас взвыли сразу две сирены.

— Валим!

Валёк выхватил из-за пояса один из пистолетов, дважды самовзводом выстрелил в сторону сирен, вспышки осветили морозную тьму. Сирены тут же заткнулись, хлопнуло несколько выстрелов — стреляли уже по нам. Пригибаясь, мы бросились на прорыв, проскочили по какому-то проулку. Сумка, которую я тащил хлестала по ногам, но я вцепился в нее мертвой хваткой. Перепрыгнули через забор какой-то автобазы. Вслед нам ударили несколько выстрелов, одна из пуль противно визгнула совсем рядом.

— Слушай сюда! — Валёк больно схватил меня за плечо — надо разбегаться! Вдвоем мы не вырвемся! Я щас шумну в воздух и потаскаю их за собой — а ты, студент беги вон туда — Валек рукой показал направление — там вокзал. Из города на товарняке выбирайся, будь осторожен. На, держи лавэ (деньги — прим автора) — Валёк сунул мне толстую пачку купюр, которые я машинально спрятал в карман.

— Давай!

— А ты?

Даже в темноте было видно, как великан улыбнулся

— А я местный! Потаскаю их сейчас и по льду уйду. Ищи ветра в поле. Ты мне только мешать будешь. Ну, иди!

Я бросился в сторону, которую указал мне Валёк, сзади гулко бухнуло два выстрела из Макарова…

Пригибаясь, я бежал по железнодорожной насыпи, хватая ртом морозный воздух, стрельба сзади уже не была слышна. Больше всего на свете я хотел, чтобы Валёк выбрался. Что же это за документы такие, что из-за них погибают люди… Впереди, ярким светом светились фонари сортировочной станции.

Впереди, на сортировочной горке формировали и распускали поезда, матерились работяги, гудели локомотивы. Целый час, прячась за вагонами и каждую минуту рискуя попасть под вагон, или локомотив я вслушивался в обрывочные разговоры и перемежаемые матом крики, пока не понял, какой товарняк формируется на Москву. Затем побежал мимо длинного ряда вагонов — в шестом дверца была слегка приоткрыта. Бросил туда сумку, вскочил сам. Вагон был пуст — лишь в углу чернела груда какого-то тряпья. Зарывшись в него, и положив под голову сумку с бандеролью, я замер. Через три часа товарняк тронулся на Москву.

Г. Ростов-на-Дону

Аэропорт

12 февраля 1971 года