Агония

— Степа, на выход, нас тут не поняли, — Сынок шагнул к двери. — Документов нет, обобрали нас людишки добрые. Ты, мил человек, скажи, сколько с нас причитается? Мы расплатимся и уберемся, чтобы не подводить гостеприимное заведение. Тебе сколько?

— Остынь, Сынок, не прикидывайся дурнее глупого. Придет срок, предъявят тебе счетец, не торопись, — швейцар одернул тужурку, повернулся к Хану. — Пойдем, парень, разговор есть.

Хан кивнул, двинулся молча к выходу, но его перехватила Даша.

— Степан! — она указала на Леху-маленького, который ждал покорно своей участи.

Хан походя раскрыл наручники, бросил их Сынку и молча вышел вслед за швейцаром. Потрусил за ними и Леха-маленький.

— Кто такой? — спросил Сынок.

— “Кто такой”, — передразнила Даша. — Хозяин заведения. Корней.

— Плюнуть не на что, — и для наглядности Сынок длинно сплюнул в угол. — Корней! Скажи еще — Наполеон... либо... — он резко повернулся к Даше. — Корней вот! — Сынок растопырил руки, поднял над головой.

— Дурачок глупенький, — Даша похлопала его по щеке и вышла.

Константин Николаевич Воронцов побрился, вытер лицо одеколоном, надел чистую рубашку. Он сел на подоконник, выглянул на улицу: не так парит, как вчера, но в пиджаке сопреешь. Положил браунинг в карман брюк, шагнул — пистолет неловко бултыхнулся. В заднем кармане тоже нельзя: без пиджака видно больно. Воронцов подбросил пистолет на ладони, постоял в нерешительности. Может, оставить? На кой ляд он нужен? Затем с тяжелым вздохом надел пиджак, опустил пистолет во внутренний карман и пошел к Мелентьеву.

Субинспектор, как обычно, восседал за совершенно чистым столом, поглаживал пальцами его полированную поверхность, изображая бездельника, благодушествовал.

— Лодыри прикидываются тружениками, работяги — бездельниками, человек из себя вечно чего-то изображает, — сказал Воронцов, закрывая за собой дверь.

— А вы идите. Костя, отдыхайте с чистой совестью, — Мелентьев снял со стола пылинку. — Топаете вы на свидание — и прекрасно, не прикидывайтесь, что идете по делу.

— А я и не прикидываюсь, — Костя сел у стола, — а совесть грызет, угадал. Я замечаю за собой, нечистая она у меня, — он глянул на часы, отставив далеко руку.

— Вы при девушке-то так руками не размахивайте, часами бахвалиться не следует.

— Я знаю, почему совесть моя шебуршится, — Костя покраснел, насупил ниточки бровей.

— Ясное дело, — перебил Мелентьев. — Стыдно вам старым сыщиком командовать. У вас нормальная совесть, Константин Николаевич. Забирайте ее и идите себе на свидание, рекомендую “Савой”. Ах да, забыл, старый дурак, вы взяток не берете, на зарплату только до швейцара в “Савое” дойти можно.

— Нервничаешь, товарищ субинспектор? Может, мне не уходить? Что-то ты сегодня с самого утра не в себе?

Мелентьев вышел из-за стола, заложил руки за спину, хрустнул пальцами.

— Завидую вашей простоте, ясности мышления. Сам-то я, как известно, воспитания буржуазного. Вот и путаюсь, как мальчик, в соплях, — Мелентьев взял Воронцова под руку, вывел из кабинета, закрыл за ним дверь.

Костя Воронцов угадал: субинспектор нервничал. Дело в том, что к утру он пришел к мысли довольно очевидной. Когда Сурмина и Батистова из бильярдной к Корнею через проходные дворы вели, то неопытных сотрудников наверняка заметили. Узнав, что за гостями тянулся хвост. Корней нехитрую комбинацию с побегом разгадает. Он начнет думать, кто из двоих — из милиции, и, вполне возможно, за опознавателем пошлет. А кто лучше старого Савелия уголовный мир знает? Никто. Придя к такой мысли, субинспектор накинул на себя одежонку старенькую (несколько нужных вещичек всегда в шкафу держал) и быстро отправился в Марьину рощу к давно ему известному дому. Квартала Мелентьев не дошел — идут двое: один маленький, другой — лоб здоровенный. Он еще не успел в подъезд втиснуться, как мимо Савелий прошмурыгал. Мелентьев к здоровому мужику пригляделся и Леху-маленького узнал.

Субинспектор за ними до гостиницы “Встреча” дошел без приключений. Леха только у дверей оглянулся, но старый сыщик в тот момент уже стоял в подворотне. Он вернулся в кабинет, распорядился навести справки о хозяевах гостиницы и к обеду о постоянных обитателях заведения знал уже многое.