Агония

- Паханы воровские на сходку собираются, - произнёс Мелентьев задумчиво. - Несколько источников это утверждают. Однако ни день, ни место назвать никто не может. А как бы сладко узнать! Несколько нелегалов, которых мы разыскиваем, там наверняка окажутся. Остальных - в домзак, на промывку мозгов.

- Мозги ихние нам ни к чему, нам души их нужны, - возразил Костя.

- Какие у них души, начальник? - усмехнулся субинспектор, оттягивая резавший шею воротничок и думая о том, что надо бы отказаться от горячих калачей. - Воровская элита, ты уже не мальчик, знаешь вора в законе...

- Его женщина родила? - перебил Костя. - Он грудь материнскую сосал? Когда-то, пусть совсем маленьким, он был человеком?

- Продай ближнего, ибо ближний продаст тебя и возрадуется, - ответил Мелентьев, снял пенсне и убрал в карман. - Такова воровская мораль, а слезливые песенки, больная мама, девчонка, оставшаяся на воле, клятвы - все для фраеров, Константин Николаевич. Сколько я видел обворованных матерей и проигранных в карты девчонок! Если они тебе раз приснятся, в холодном поту проснешься. Какие души? Отрезанный ломоть...

- Не верю, - вновь перебил Костя. - И у Корнея есть душа...

- Он десятки друзей предал!

- Есть, - упрямо повторил Костя, - добраться бы до нее! - он осторожно сел, сосредоточился и встал, дошел до стола, но кресло валялось в двух шагах. Костя жалко улыбнулся и присел на стол.

- Константин Николаевич, давайте вернемся на грешную землю. Нам нужно знать день и место сходки. В случае удачи Сурмина...

- А в случае его смерти?

- Необходима с Сурминым постоянная связь. Подход к нему у нас только один, - Мелентьев смотрел на Костю до тех пор, пока тот не поднял глаза, Даша Латышева.

- Нет.

- Да, - Мелентьев кивнул и вышел. Костя смотрел на валявшееся кресло и думал: вот бы добраться до него, сесть нормально, тогда все проще, разберусь, придумаю...

А в кабинете субинспектора сидела Анна Шульц, опустив голову с тяжелой копной волос, разглядывала свои тонкие пальцы, сцепленные до белизны в суставах. Мелентьев крутил лежавшее на столе пенсне и молчал.

- Я что-то сделала не так? - Анна еще крепче сжала пальцы, до боли.

- Анна Францевна, вы мужественная, - Мелентьев махнул рукой, устало улыбнулся. - Вот и я заговорил штампами. Вы красивая, замечательно смелая женщина. Я вам очень благодарен, - а сам подумал, что если бы красавица позвонила и там осталась бы...

- Я думала остаться, может, нужна буду. Как он там один, в этом... в этом доме? - Анна гордо подняла голову. - Не смогла побороть отвращение. Я женщина. Я не любила мужа, только жалела его, была благодарна за покой. Он убеждал меня, что деньги на гостиницу дал этот отвратительный Петр, который швейцаром у нас. Кто платит, тот и хозяин. Когда ваш, - она замялась, затем продолжала увереннее, - товарищ сказал мне, что все обман, деньги внес муж, и командует всем муж, и бить меня до смерти велел муж... Я не выдержала, простить не могла. Знаете, он целовал мое тело, что от него осталось, и плакал. Вы не поверите. Он плакал.

- А что осталось у него в сердце, в душе? - с трудом выговаривал Мелентьев. - Ведь человек?

- Кто? - Анна вскинула голову. - Он не человек. Какая я была дура, боже мой! И как это пошло и обыденно: женщина - дура. Я хочу не оправдаться, а объяснить. Не струсила, знала, надо остаться и помочь, однако ушла, не сумела, не справилась с собой. Виновата.

- Да, Анна Францевна, мне даже неловко, - Мелентьев легко поднялся, звякнул графином, налил воды, подал стакан с поклоном. - Мужские дела, мужская забота. Спасибо вам.

- Его там убьют. Он же совсем открытый мальчик. Разве можно туда посылать такого, - Анна сделала неопределенный жест. - Открылся передо мной! Это же безумие!

- Как видите, нет, - Мелентьев начал уставать.

- Вы ему поможете, вы не бросите? - Анна смотрела требовательно.

- Он мой друг, - солгал Мелентьев, вызвал дежурного, отдал ему ключи от своей квартиры, велел проводить, так как сам дома в ближайшее время не будет.

Субинспектор, оставшись один, начал просчитывать ситуацию. Сурмина отозвать просто: приехать сейчас с паспортной проверкой и забрать. Корней рассмеется в лицо и уйдет. Да и черт с ним, накручивал себя Мелентьев. На сходку не попадем, беглых не повяжем, ворье не припугнем. Да гори они голубым огнем! Ведь Сурмина убьют - отвечу один. Воронцов для начальства свой, а меня не сегодня, так завтра вышвырнут. И я не отомщу Корнею? За Сашеньку, бывшего артиста-техника, не отомщу?

Лгал себе субинспектор Мелентьев, не месть его гнала за Корнеем, а вина. Ошибся сыщик тогда, без умысла, но ошибся. И маленького Сашеньку Худякова четверть века назад зарезали в собственной пролетке.

Мелентьев смотрел в черный проем окна и не сразу заметил выползающий из-за крыш рассвет.