Агония

— Терпи, дорогая, — Шульц замолчал, так как Анне он давно объяснил, что гостиница приобретена на деньги чужие, ссуженные на определенных условиях, и решать, кого принять, кого выселить, может лишь швейцар.

Из коридора вышел швейцар Петр — лет пятидесяти, среднего роста, быстрый в движениях, улыбающийся.

— Приехали, родимые, — весело сказал он и по-мальчишески подмигнул Анне. — Гость в дом — радость в дом. Не грустите, господа, все будет в лучшем виде, образуется.

С появлением Петра помещение ожило, заскрипели под его быстрыми шагами половицы, качнулись в кадках мертвые фикусы. Он бегал по холлу, протирая на ходу пыль, снимая с ковра одному ему видимые соринки, зыркал весело блестевшими глазами и говорил без умолку, якобы сам не придавая своим словам значения:

— Седьмой нумер удобный, мальчикам там хорошо. Жильца с третьего выселите, Анна Францевна. Они говорили, недельку поживут, а уж вторая кончается, им съезжать самое время.

— Платит человек аккуратно, — возразила Анна, но в тоне чувствовалась обреченность. — Да и как я объясню, гостиница пустая стоит, он же видит… — и замолчала.

— А никак не объясняйте, — радостно откликнулся Петр, протирая и без того чистые глянцевитые листья фикуса. — Зачем объяснять? Ежели вам невтерпеж, скажите, побелку надумали, — он рассмеялся, довольный. — Я туда и стремяночку сейчас отнесу, ведерочко поставим. А за денежки не извольте беспокоиться, мы за их нумерок с молодых людей удержим.

Шульц уже открыл конторскую книгу и жильца, занимающего третий номер, вычеркнул. Анна проследила за карандашом мужа и, удивляясь своему упрямству, сказала:

— С этих голодранцев? Откуда у них деньги?

— А уж это нас с вами, уважаемая Анна Францевна, совершенно не касается. Может, люди наследство получили? А? — Петр присел, хлопнул ладонями по ляжкам, рассмеялся. — А может, они тысячу рублей на улице нашли? Вы не находили? — он взглянул на Анну и закрыл один глаз. — И я не находил, а они нашли, такое случается.

Качнулась зеркальная дверь, рассыпал свою медь колокольчик, и в холл вошел Леха-маленький. За час с ним произошли перемены удивительные: он был чисто выбрит и причесан, костюм добротный, строгий, по животу — золотая цепь. Опустив на ковер два больших, слишком новых чемодана, открыл было рот, но Петр опередил:

— Алексей Спиридоныч! Барин! Радость-то какая! — он подбежал, ухватил чемоданы, поволок на подгибающихся ногах в коридор. — Пятый нумер, пожалте, проходите.

Уголовник кашлянул, вздохнул облегченно и торжественно зашагал следом за чемоданами.

Шульц каллиграфическим почерком писал: «Алексей Спиридонович Попов», — задумался и добавил: «Коммерсант».

Петр у номера чемоданы бросил, достал из кармана ключ, отпер замок, вошел и плюхнулся в красное плюшевое кресло. Леха внес чемоданы. Увидев, что Петр манит его пальцем, подошел. Петр сорвал с него цепочку и сказал:

— Говори.

— Как я и кумекал, брательник заболел…

Петр рассмеялся, замахал руками, перебил:

— Лешка, дубина ты стоеросовая, одна у тебя извилина и та от топора, — он перестал смеяться и продолжал, глядя куда-то в угол: — Если я от тебя, Алексей Спиридонович, хоть одно слово, — Петр показал для наглядности один палец, — услышу на фене, то я тебя, родненький, очень обижу. Говори.

— Я рассказывал, — Леха пошевелил губами, продолжал говорить медленно, будто переводил с иностранного, — братишка мой сел, ну арестовали его…

— Знаю, знаю, — развалившись в кресле, швейцар смотрел на стоявшего перед ним гиганта с презрением. — У вас семейка — вор на воре. Скажи, как ты этих, — он указал на стенку, — сюда вел…

— Хвост… — Леха перекрестился. — За ними хвост топал. Я их известным тебе, Корней, путем провел. Мента в первом же дворе оставил.

— Звать меня и на людях, и тет-а-тет — Петром, — швейцар вздохнул и после паузы спросил: — Не ошибаешься?

— Святой крест, — Леха перекрестился. — Уж чего-чего, а… — он пробормотал тихонечко несколько слов, наконец добавил: — Наблюдение наружное я рисую сразу.

Швейцар лениво пнул стоявшего перед ним человека, больно пнул, но тот не шелохнулся, даже не поморщился.

…Субинспектор Мелентьев протер белоснежным платком пенсне и, не замечая стоявших перед ним навытяжку Ткачева и Черняка, обратился к сидевшему в углу кабинета Воронцову:

— Где же мы теперь будем их искать, Константин Николаевич?

Глава четвертая Когда все спят

В первой комнате стояли комод, два кресла, овальный стол и диван, пол был застелен ковром. В спальне — две низкие огромные кровати — можно поперек лечь; в углу — бронзовая девушка, вытянувшись на кончиках пальцев, расставив руки, хочет взлететь, да так и застыла. Мебель тяжелая, массивная; рассчитанная на людей комплекции солидной.

Ванная тоже большая, с медными кранами, чуть тронутыми зеленью. Окна в гостиной и в спальне полукруглые, низкие, забраны решетками в виде расходящихся лучей, покрытых белой масляной краской.

Сынок все обследовал, потрогал и улегся на одну из кроватей, рядом с бронзовой девушкой, погладил ее по крутому прохладному бедру и закрыл глаза.