Агония

Удивятся люди таким речам, подумают: был конь, да изъездился. Кончился Корней, да и бог с ним, многие с облегчением вздохнут. Подумает каждый, кто же это сейф готовит? Однако спрашивать у людей про чужие дела не велено: кто задумал, тот и делает. Корней с Сынком сейф возьмут, шум пойдет, люди и вспомнят предупреждение. Конечно, все эти разговоры в милиции известны станут. Корнея искать не будут… Был вор, отсидел свое и одумался, ушел на покой, а денежки у него еще со старых дел припасены.

Все было задумано правильно. И Анна ушла — черт бы с ней: так и так гостиницу ликвидировать, — сомнения Корнея мучают. Подвел Савелий: не Хан — из милиции, а Сынок. Как разобраться?

Придержать пока обоих ребят у себя, гостиницу ликвидировать и уйти по-тихому, все бросить. Где и как жить без денег? Вся жизнь, значит, не так была сложена? Нет, такая доля не для него.

Можно обоих гостей убрать, взять на дело Дашу, вытряхнуть сейф и скрыться. И будут Корнея разыскивать за убийство и кражу госимущества. Дарья поживет с ним годочек, наскучит девчонке жизнь тихая, а другой не может быть у беглого, девчонка от него сбежит, да еще в уголовку стукнет, чтобы навсегда избавиться. О таком пути и думать несерьезно, он еще хуже первого: там хоть жизнь серая, мышиная, да безопасная. А тут, если мента убьешь, не жить будешь, а прятаться, не спать, а прислушиваться, если не в тюрьме окажешься, то в лечебнице для психов и придурков.

Разумно лишь одно решение: надо с гостями разобраться, повернуть их налицо, точно, абсолютно точно определить суть каждого. Милиционера руками чужими убрать, живого вывести на сейф. На сходке людям объявить, как задумано, пусть они рассказывают о Корнее, что им хочется, тронуть не посмеют.

Корней прошелся по тихому коридору, постучал в седьмой номер, никто не откликнулся, открыл — никого. Он спустился в подвал и увидел Хана, который, склонившись над тисками, работал напильником.

Сынок сидел на верстаке, курил, болтал ногами и что-то говорил. Слов его слышно не было, но, судя по довольной улыбке, рассказывал он смешное, самому приятное. Корней прислонился к сырой стене, задумался. Может, и хорошо, что их двое? Один неясный человек действительно беда, поди-ка разберись в нем, выверни душу, загляни в его мысли. Когда двое — много проще, надо лишь поставить людей лицом друг к другу, они сами прекрасно разберутся. Жизнь, она одна, другой не выпросишь.

Хан перебрал изготовленный инструмент, уложил в коробку, начал снимать фартук.

— Железки, похоже, для зубодера, — Сынок спрыгнул с верстака. — Я в прошлом году зубом маялся, заскочил к одному, так у него таких крючков и пилочек полный тазик. И чего делать, мучиться, когда купить можно?

Хан пожал плечами, пошел вместе с Сынком к лестнице, разглядывая на ходу длинный тонкий стержень с замысловатым крючком на конце.

— Ты молчишь, молчишь, устал я тебя развлекать, — сказал Сынок. — Может, в картишки перекинемся?

Хан усмехнулся, хлопнул Сынка по плечу, хотел ответить, как из конца коридора донесся женский голос:

— Коля? Сынок, топай сюда, разговор есть.

— Ну, извини, — Сынок развел руками и зашагал по коридору, весело насвистывая.

Только Хан вошел в номер, как дверь за спиной скрипнула, Шульц кивнул, улыбнулся натянуто, указал на кресло. Хан сел, не выказывая ни любопытства, ни беспокойства, смотрел на незваного гостя равнодушно.

— Разрешите? — Шульц взял у Хана стержень, осмотрел, попробовал на упругость. — Вам еще долго работать?

Хан забрал у Шульца стержень, ударил несильно по столу, крючок на конце отскочил.

— Вы кто будете? — Хан швырнул железку под диван. — Как говорит мой друг, я вашего имени не называл.

— Последние годы меня зовут Шульц, — Шульц взял со стола отломившийся крючок, сделал вид, что рассматривает, а сам наблюдал за Ханом, перехватив его удивленный взгляд. — Мне поручено поговорить с вами от имени хозяина заведения…

— Кто за работу платит? — спросил Хан. Шульц достал бумажник, отсчитал десять червонцев, подвинул к краю стола.

— Завтра можно сделать, если металл нужный доставите, — Хан спрятал деньги. — Нужно железо мягкое, а не перекаленное, хрупкое.

— Допустим, — Шульц кивнул. — Я распоряжусь. Меня другое беспокоит, молодой человек. Вас проверили, вы сомнения не вызываете. Как же получилось, Хан, что вы сюда сотрудника милиции привели?

— Что? Кто тут мент? Сынок, что ли? — Хан смотрел возмущенно. — Не может того быть!

— Почему? — спокойно спросил Шульц и тонко улыбнулся. — Ведь вы, простите, с ним в тюрьме познакомились? Вы по воле сего молодого человека не знали?

— Не знал, — согласился Хан. — Однако слыхал. Сынок — парень известный. К нему и в камере уважение выказывали…

— А Сынков много, — возразил Шульц. — Лично я трех знавал в разное время, о двоих слышал, так что кличка эта так — звук один. Вы, Хан, в святая святых милиционера привели, я не понимаю вас. Никто из людей вас не поймет, Хан. Вас одного собирались в суд вести?

— Одного, — Хан опустил голову. — Сынка, верно, в последний момент пристегнули.

— Вы говорили ему, что бежать думаете?

— Нет, он сам шепнул.