Агония и смерть Адольфа Гитлера

С горькой иронией в голосе Гитлер сказал: «Посмотрите на мою оперативную карту. Все здесь нанесено не на основании собственных сведений верховного командования, а на основе сообщений иностранных радиостанций. Никто нам ничего не докладывает. Я могу приказывать что угодно, но ни один мой приказ больше не выполняется».

Кребс оказал мне поддержку в моих стараниях получить разрешение на прорыв, однако в очень осторожной форме.

Наконец было принято решение, что при дальнейшем отсутствии снабжения с воздуха войска могут прорываться мелкими группами. Однако с условием, что все эти группы должны все же продолжать сопротивление, где только представится возможным. О капитуляции не может быть и речи.

Если я не мог добиться у Гитлера окончания бесполезного кровопролития, то все же мне удалось склонить его на прекращение сопротивления в Берлине.

О местонахождении Гитлера во время этого прорыва не было сказано ни слова. Я подумал об этом только придя на свой командный пункт. Однако забота о его личности не входила в мои обязанности.

На 10 часов 30 апреля в Бендлерблок по моему приказанию были созваны все командиры участков. Им были даны разъяснения, что значит «мелкие группы», и установлено время прорыва.

Ввиду того что в прошедшую ночь почти совершенно прекратилось снабжение с воздуха, я назначил время прорыва на 22 часа 30 апреля.

Командиры согласились с моей точкой зрения — воинские части, которыми они командуют, должны оставаться в их подчинении. Мы договорились, что в понятие «мелкие группы» должны входить те группы, которые на-холились под началом у командиров. Это противоречило приказу Гитлера, однако переговорить с Кребсом не имелось никакой возможности. С раннего утра вся телефонная связь была нарушена.

Около 13 часов командиры разошлись. Они испытывали моральное облегчение в связи с тем, что не надо было продолжать бесперспективные бои в Берлине. Будущее казалось им уж не таким мрачным.

Я намеревался после обеда явиться в имперскую канцелярию. В 15 часов ко мне прибыл оттуда штурмфюрер (фамилию не помню). Он имел задание передать мне лично письмо Гитлера. У меня мелькнула мысль, что я привлекаюсь к ответственности за нарушение приказа фюрера в отношении определения «мелких групп». Мои офицеры пропустили ко мне штурмфюрера без сопровождавших его людей только после того, как отобрали у него оружие.

Я вскрыл письмо в полном напряжении. Оно было датировано 30 апреля 1945 года. Гитлер еще раз повторял в нем то, что было сказано на последнем совещании, а именно: «При дальнейшем отсутствии снабжения с воздуха разрешается прорыв мелкими группами. Эти группы должны продолжать сражаться там, где будет иметься возможность. Решительно отвергать всякую капитуляцию». Подпись в письме была сделана карандашом.

Около 17 часов я собрался было пойти в имперскую канцелярию, как снова явился штурмфюрер. Его провели ко мне, и он передал записку следующего содержания:

«Генерал Вейдлинг должен немедленно явиться в имперскую канцелярию к Кребсу. Все мероприятия, предусмотренные на вечер 30 апреля, должны быть отложены». Внизу было написано — «штурмбанфюрер и адъютант». Подпись была неразборчива.

От штурмфюрера я узнал, что подписал эту записку адъютант бригаденфюрера Монке, который командовал участком обороны в правительственном квартале и подчинялся непосредственно Гитлеру.

Я снова оказался перед трудным решением. Правильно ли все это? Не является ли этот приказ уловкой фанатических людей, которые намереваются сражаться в Берлине до последнего патрона? Или произошло какое-то событие, которое дало повод судить о положении совершенно

иначе? Ведь если я задержусь еще на один вечер, то тогда останется только одна возможность — капитуляция.

Учитывая все это, я решил выполнять отданное распоряжение и направился в имперскую канцелярию.

Бендлерблок находился примерно в 1200 метрах от имперской канцелярии. Обычно этот путь требовал четверти часа ходьбы, теперь же — чуть ли не в пять раз больше. Пришлось пробираться через развалины, подвалы, сады. Примерно в 18 или 19 часов я весь в поту прибыл в имперскую канцелярию.

Меня немедленно провели в кабинет фюрера. У стола уже сидели Геббельс, Борман и Кребс. При моем появлении все трое встали. Кребс в торжественном тоне заявил следующее:

«1. Гитлер покончил жизнь самоубийством в 15 часов.