Агония Хана

Мне нужно с этим жить, а я плохо справляюсь. Вот, пишу тебе сейчас и боюсь, что кто-то узнает. Да, трусливо боюсь разрушить свою жизнь, свое спокойствие, свою уверенность. Боюсь, что Влада это оскорбит и рассорит вас еще больше, а я так мечтала, чтобы ты помирился с ним и вернулся в семью. Никто не знает. Никто кроме Фэй, которая видит мои мысли и чувства, но она деликатно молчит. Прости меня за малодушие, за трусость и за выбор легкого пути. Я надеюсь на исцеление. Я люблю тебя… Я люблю вас обоих. Как мне жить с этим? » 

Влад смял письмо, его лицо стало пепельного оттенка, на коже проступили и вздулись вены. Он вскочил с травы и согнулся пополам. Его тошнило. Земля под ногами вертелась, как при землетрясении. Из горла вырвался стон, похожий на хрип, а хотелось орать, выкорчевать все деревья на проклятом кладбище, сжечь его дотла. Он стоял возле коробки несколько часов. Не пошевелившись, как камень. С открытыми глазами и стиснутыми челюстями. Первым порывом было разорвать и забыть. На мелкие клочки. Не читать дальше, не смотреть. Заставить отключить все эмоции. Просто вычеркнуть это из памяти. Но он не смог. Видел десятки конвертов, и голова кружилась от сознания того, что она продолжала писать. Годами. Каждый год по письму. Ровно двадцать четыре письма. В один и тот же день календаря. Эта дата что-то для нее значила, и Влад посчитал, с его мозгами математика и стратега это было просто. Нет, он не мог вычислить с такой точностью, но он знал, что это за день, а точнее ночь, и от этого становилось еще хуже. Лина не просто помнила о своей измене, она не жалела. Она хранила эти воспоминания, как драгоценность, спрятав от чужих глаз. Влада снова затошнило. Дерьмо… проклятое дерьмо. Все эти годы. Все дни и ночи, что они провели вместе, ее сердце всегда принадлежало ему лишь наполовину. Она их сравнивала. Дьявол… даже тогда, когда Ник женился… даже тогда, когда знала, что в его сердце уже нет для нее места, она все еще любила. Влад жил с женщиной, о которой не знал ничего. Не понимал, о чем она думает, не видел ее душу. Видел только то, что хотел видеть. И он не смог заставить ее забыть. Чертовых двадцать четыре года. А ведь Влад ее любил. Никогда и никого, ни одну женщину он не любил настолько сильно и самоотверженно, как Лину. Он готов был простить ей все. Смерть Витана, простить отчуждение и желание развестись, простить грубость. Он был тряпкой. Собачкой. Да, любимой и дорогой. Но всепрощающей. Бесхребетным придурком, который считал, что он самый важный и главный в ее жизни. Сколько раз в постели она отстранялась. Сколько раз он видел ее задумчивый взгляд. Да, она всегда была рядом. Но правильно ли это? Любила ли она его? Скорее всего жалела, уважала, но это не та любовь, о которой он думал. Это холодная любовь, ее она не грела, не сжигала.

Он привез их домой в Бран и, осушая бутылку брэнди за бутылкой, прочел все письма. От корки до корки. Все двадцать четыре письма, и с каждой прочитанной строчкой его сердце леденело, кусок за куском, покрывалось инеем. И самое страшное, он не мог ее за это ненавидеть, он опять не мог ее презирать. Влад презирал только себя. Неужели он ничего не замечал? Как она уехала к Нику и вернулась, плакала в его объятиях, а сама всего лишь несколько минут назад предлагала брату стать ее любовником? Идиот, он еще просил у нее прощения. Жалкий, ничтожный идиот. Ник проявил благородство, Ник не захотел ее и выставил за дверь. А не наоборот. Если бы захотел, что тогда?