Агония христианства

Однако если христианин это человек, живущий в обществе, человек гражданский, гражданин, то каким же образом может он оставаться в стороне от общественной и гражданской жизни? Христианскость требует от него предельного одиночества; идеал христианскости – монах, который оставил отца и мать, братьев и сестер ради Христа, который никогда не создаст семьи, никогда не станет мужем и отцом. Увы! Если мы не хотим, чтобы род человеческий прекратил свое существование, если мы исходим из того, что христианство, в смысле социального и гражданского сообщества христиан, и христианская Церковь должны существовать и впредь, то такой христианин невозможен. И это самое ужасное в агонии христианства.

Не может осуществиться в истории то, что по самой сути своей является антиисторическим, то, что является отрицанием истории. Что-нибудь одно: либо воскресение плоти, либо бессмертие души, либо Слово, либо Буква, либо Евангелие, либо Библия. История погребает своих мертвецов, чтобы жить за счет них. В истории правят мертвые, тогда как Бог Христа не есть Бог мертвых, но живых.

Чистое христианство, христианство евангельское, ищет вечной жизни вне истории, и встречается лицом к лицу с безмолвием вселенной, наводившим ужас на Паскаля, жизнь которого была христианской агонией.

А между тем, история это мышление Бога на земле людей.

Иезуиты, эти слабоумные дети Игнатия Лойолы, болтают о социальном царстве Иисуса Христа и с этим политическим критерием берутся решать политические и социально-экономические проблемы, пытаются оправдать частную собственность, например. А Христос не имеет ничего общего ни с социализмом, ни с частной собственностью. Точно так же как ребра божественного антипатриота, пронзенные копьем, из которых истекли кровь и вода, заставившие уверовать римского сотника, [91]не имеет ничего общего со Святым Сердцем Господним [92]иезуитов. Тот солдат был – конечно же! – слеп, и он прозрел в тот самый миг, когда его окропила кровь того, кто говорил, что Царство Его не от мира сего.

А есть мерзавцы и несколько иного рода, те, что с дьявольским коварством – кстати, «дъявол», diabolos,означает «клеветник»– врут, будто бы Иисус был великим демократом, великим революционером, великим республиканцем. По сей день продолжаются муки Христовы! Ибо муки, и превеликие, должен испытывать тот, из кого одни пытаются сделать радикал-социалиста, другие – блок-националиста, которого одни хотят выдать за масона, другие – за иезуита. Иудей-антипатриот – вот кем был Христос для первосвященников, книжников и фарисеев иудаизма.

«Несомненно, для священника, оставившего Церковь, есть огромный соблазн в том, чтобы стать демократом… Примером тому – судьба Ламенне. [93]В этом смысле большим благоразумием со стороны аббата Луазона было не поддаваться этому искушению и отвергать все ласки, которые прогрессивная партия никогда не переставала расточать тем, кто порвал с Церковью». Так говорит Ренан (Воспоминания детства и юности,с. 195). Но аббат Луазон, или отец Гиацинт, – давайте лучше звать его так – женился, создал семью и имел детей, он стал гражданином, и, видя свое продолжение в детях и в других людях, не мог не испытывать в своей душе пробуждающейся жажды бессмертия в истории, а с нею и живого интереса к социальным проблемам.

Что же касается Господа нашего Иисуса Христа, то Он – и я говорю об этом с искренним благоговением – никогда не был женат. И скорее всего именно по этой причине Он и должен был казаться антипатриотом своим библейским согражданам.

Итак, я повторяю, у христианства так же мало общего с демократией и гражданской свободой или диктатурой и тиранией, как между христианством и наукой, как, например, между общественной деятельностью бельгийского католицизма и Пастером.

Решение социально-экономической проблемы бедности и богатства, проблемы распределения земных благ, не является миссией христианства, несмотря на то, что освобождение бедняка от его бедности было бы и освобождением богатого от его богатства, также как освобождение раба было бы и освобождением тирана, и со смертной казнью нужно покончить, дабы избавить от нее не только осужденного на казнь, но и палача. Однако все это не является миссией христианства. Христос обращался со своею проповедью и к бедным, и к богатым, и к рабам, и к тиранам, и к преступникам, осужденным на смерть, и к палачам. Бедность и богатство, рабство и тирания, быть приговоренным к смертной казни или приводить этот приговор в исполнение – какое все это может иметь значение перед лицом скорого конца мира, перед лицом смерти?

«Всегда будут бедные и богатые с вами», [94]– говорит Христос. И говорит это вовсе не для того, чтобы узаконить милостыню, так называемую благотворительность, как это думают те, кто исповедует социальное христианство. Христос говорит так потому, что всегда будет гражданское общество, всегда будут отцы и дети, а гражданскому обществу, цивилизации всегда сопутствует нищета.