Агония Сталинграда. Волга течет кровью

19 октября 1942 г.

Я проснулся в 07.00. Снаружи было еще темно. На полевой кухне еще шла раздача. Как всегда, солдаты на передовой уже получили еду. Я взял кружку горячего кофе. Господи, как хорошо!

Повара разговаривали между собой. Я радостно отметил, что могу слышать правым ухом. Звуки еще доносились как будто издали, но я уже мог их слышать. С левым ухом все оставалось без изменений, но я был уверен, что со временем слух вернется и к нему. В любом случае я был в этом уверен.

Гауптфельдфебель рассказал мне, кто остался на фронте: Диттнер, Павеллек, Неметц и три старых солдата из роты, а также один из нового пополнения. Кроме того, санитатс-унтерофицер Пауль и украинец Павел. Я спросил о втором «хиви», Петре. Михель сказал:

– Он был убит по дороге с перевязочного пункта к роте. Павел был так разъярен, что вступил в бой с винтовкой в руках.

Подумав о павших друзьях, я понял, что он чувствовал.

Наш ротный брадобрей Грюнд подстриг и побрил меня. Он также должен был проводить меня на полковой командный пункт. В 10.00 я доложил о прибытии командиру, оберстлейтенанту Мюллеру. Я впервые его видел: он был строен и чуть выше меня. Лицо его было покрыто морщинами. Ему было на вид лет 40. Он серьезно приветствовал меня. Его адъютант, мой друг Руди Крелль, не присутствовал.

– А теперь, мой дорогой Холль, расскажите мне о вчерашнем дне. Крелль уже кое-что о вас рассказал. За последние недели, замещая оберста Гроссе, я кое-что повидал. Вам неоднократно везет. Ничто не действует без удачи.

– Так точно, герр оберстлейтенант, ничто не действует без удачи.

Он внимательно выслушал мой доклад. Я открыто сказал ему, что боевой состав после вчерашнего боя практически равен нулю и ротам срочно нужно пополнение.

– Вы правы, Холль. Я послал адъютанта в дивизию. Крелль лично изложит генералу Пфайферу ситуацию в полку, чтобы нас вывели из подчинения 24-й танковой дивизии и вернули в 94-ю дивизию. Для боевой готовности нам нужно пополнение и отдых. Я сейчас тоже нехорошо себя чувствую, обострился ревматизм.

В блиндаж вошел связной:

– Герр оберстлейтенант, обер-лейтенант из штаба 24-й танковой дивизии хочет с вами поговорить.

– Проводи его.

Вошел обер-лейтенант в форме танкиста, отдал честь и подошел к командиру:

– Обер-лейтенант Еско фон Путкамер, О2 (офицер связи. – Прим. пер. ) 24-й танковой дивизии.

Мой командир представил нас.

– Что привело вас ко мне, герр фон Путкамер?

– Герр оберстлейтенант, поскольку котел у хлебозавода ликвидирован, ваш полк занимает новый сектор. Генерал фон Ленски хотел бы знать, когда ваш полк будет готов выступить.

Я не мог поверить своим ушам. Он сошел с ума или в дивизии не знали, что происходит?

Командир посмотрел на меня, затем обратился к Путкамеру:

– Лейтенант Холль – один из последних уцелевших ротных командиров. Он вчера принимал участие в боях и наполовину оглох. Послушайте, что он вам расскажет, и передайте своему командиру.

Он обернулся ко мне:

– Давайте.

Я повторил свой доклад и указал количество боеготовых солдат (два батальона с 44 пехотинцами). При этом мои мысли были об убитых и раненых. Я закончил со слезами гнева: «И эта горстка тоже должна стать пушечным мясом?»

Фон Путкамер внимательно слушал меня, лицо его было непроницаемо. Затем он сказал: «Да, вижу, здесь ничего не поделать. Я доложу командиру». Он отдал честь и вышел.

Оберстлейтенант Мюллер отпустил меня, пожелав скорейшего выздоровления. Полный горечи, я шел со связным Грюндом обратно в обоз. Так обычно и бывает, когда тебя «одолжат» другой части. Тебя используют до последнего солдата, потом – когда ты послужил своей цели – тебя просто бросают.