Агония Титана

Лицо Виеры бледнеет еще больше, пока она наблюдает всю эту сцену с поджатыми губами. 

- Ты любишь ее, но не хочешь этого признавать. – Мулцибер обходит кругом словно застывшего Александра, но торжества в его лице нет. – Если я прав, а я прав, то ты должен понимать, что она никогда не останется с тем, кто силой принудил ее к этому. Ты ведь умен, Александр, не так ли? 

Он не знает, почему вообще слушает весь этот бред. Не понимает, какого черта стоит на долбаной земле Харвады, когда уже давно должен был бы улететь. Размазать этих людишек, посмевших контролировать его, пленить его воспитанницу…

- Что ты намерен делать, м? Забрать ее с собой на планету, которая никогда не станет ей родной? Принудить силой к тому, чтобы она жила с тобой против воли бесконечно долгую, мучительную жизнь?..

- Заткнись, - хрипит Александр, чувствуя, что игла попала аккурат в сердце. Дыхание перехватывает от того, как точно Мулцибер озвучивает вопросы, которые он не желал задавать сам себе. 

- Спроси себя, Александр, - Мулцибер пилит его неоново-зелеными глазами. – Что ты выиграешь от ее физического присутствия рядом с тобой, если она никогда не сможет простить тебя за то, что разлучил ее со всем, что ей дорого? – Он усмехается так горько, словно и сам пережил нечто подобное. – Я знаю, о чем говорю. Алира моя дочь. Позволь мне забрать ее. Позволь ей выполнить то, что тебе нужно, но оставь ее. Харвада – ее место. Она тянется сюда, а не к тебе…

Сам не понимает, как рука взлетает вверх, смыкаясь на горле Мулцибера. Тот бледнеет, хрипит, но взгляд его не становится менее жестким. Мулцибер оглядывает шрамы на его лице так красноречиво, словно точно знает, кто их нанес. 

- Можешь убить меня… - хрипит он. – Но это не изменит того, что ты знаешь, что я прав. 

Не отпускает, отбрасывает его от себя, следующим движением хватая Виеру на руки. 

- Александр, - шепчет она, когда он окутывает ее тьмой, выходя из атмосферы Харвады. – Я даже предположить не могла…

- Заткнись, - хрипит он, ощущая, как грудь словно разворотили ржавым гвоздем. – Я не собираюсь говорить об этом.

И Виера замолкает, погружаясь в какие-то собственные, тяжелые мысли. 

Она не произносит ни слова за все то время, что он несет ее обратно, домой. 

Пытается выкинуть из башки слова Мулцибера, но у него ничего не получается. Он вновь и вновь возвращается мыслями к тому, что услышал. К тому, во что и сам верит. 

Вечность – слишком долго для того, чтобы быть рядом с тем, кто принудил тебя находиться рядом.

Глава 37

Настоящее время

Нас нашли Дея и Гиб. 

Я не помню этого, но Дея рассказала, что испытала непередаваемый ужас от того, что увидела. 

Погребенные под камнями, словно мы сами стали им, мы с Александром крепко переплелись телами и почти не дышали. Словно и собирались провести в этой тишине остаток своей вечности. 

Потом я еще много раз буду думать об этом исходе. Возможно, судьба и ждала от нас этого? Возможно, она хотела, чтобы, исполнив свою миссию, мы перестали существовать?..

- Ты готова, дочь? – вздрагиваю перед зеркалом, надевая на себя беззаботную улыбку. 

- Да, отец, - смотрю на него через отражение. – Сегодня ты говоришь со мной? 

- Думаю, в вечности моей отцовской злости можно сделать небольшую паузу на важный обряд для дочери. 

Расплываюсь в улыбке, пряча глаза, и чувствую, как Мулцибер поправляет огромный белый цветок в моих волосах: 

- Ты прекрасна, девочка моя. 

- Спасибо, папа, - шепчу я, чувствуя, как начинает щипать в носу, и не выдерживаю. Разворачиваюсь к нему и крепко-крепко прижимаюсь к плечам. – Я очень скучала по тебе… 

- Ну-ну, детка, - он гладит меня шершавой ладонью по волосам. – Не нужно плакать… 

Мулцибер никогда не был мастаком в утешениях. 

Однозначно, чтобы прожить с ним жизнь, нужно обладать единственным складом характера – как у моей матери, Дианы. Других вариантов и быть не может. 

Сегодня Мулцибер заговорил со мной впервые со дня нашего прибытия на Эвир. 

Шестьдесят дней полного игнорирования и злых взглядов. 

Он даже не орал на меня. Не выяснял отношения. Он разочаровался во мне, поняв, что я самолично решила его судьбу и бесился от этого. 

Я понимала его. Понимала испытываемую злость. И никакие мои оправдания не могли смягчить его. Никакие рассказы об убийцах, выдрессированных Эрой, не могли убедить в том, что я сделала правильный выбор. 

- Я защитил бы тебя! – грохотал отец. – Защитил бы всех вас!

- Ты не смог бы, - плакала я, в очередной раз пытаясь хоть как-то наладить наши отношения. – Они фанатики, папа! Ты должен знать, что они выполняют приказы не за деньги, а из веры! Это самые страшные преступления!

- Мы никогда уже не узнаем этого, Алира, - горько усмехался отец. – Потому что ты лишила меня этого выбора. Лишила любого выбора. И теперь мы все заключены на чужой планете, с которой никогда не вернемся домой.  

На этом наши перепалки обычно заканчивались. 

Мне нечего было сказать ему. А Мулцибер просто не мог простить меня.