Агония

– Не беспокой, может, делом занят. – Старик все у Лехи-маленького выпытал, но любил, как говорится, притемнить. – Мне еще ввечеру воробышек на ухо чирикнул, что прибыли к вам два молодых гостя: один черненький, другой беленький. Так? Разобраться с ними следует, наших они кровей или только фасон держут? А может, и похуже того?

Старик начал подниматься, ожидая, что Даша руку подаст, но ей комедия надоела, и она с места не двинулась. Леха в два шага пересек гостиную, поставил Савелия Кирилловича на ноги, Леха большим умом не отличался, однако понял: заложил его старик, в этом доме в щебечущих птах не верят.

– Тихо ты! – взвизгнул старик, поднятый на воздух могучей рукой. – Не шали, зашибешь, ребятишки не простят. – Он оттолкнул охранника. – Показывай, Паненка, своих женихов. Тебе который из них больше личит?

Они перешли в соседний номер, Даша приложила палец к губам, старик усмехнулся: знаю, мол, не учи. Отлепив кусок обоев, Даша вынула из стенки кирпич, указала старику на приготовленное загодя кресло. Усаживаясь, он собрался было по привычке охнуть, но вовремя сдержался.

Николай Сынок стоял на голове и говорил:

– Ты, кореш, спишь плохо. Может, влюбился в нашу надзирательницу?

Хан смотрел на Сынка удивленно, затем крутанул пальцем у виска, вскочил с кровати и стал ее аккуратно застилать. Заправив на манер солдатской койки, уложил подушку фигурно, взглянул, отстранившись, остался доволен.

Сынок продолжал стоять на голове и, обиженный недостаточным к своей исключительной персоне вниманием, вновь заговорил:

– Мне эту гимнастику индус Фатима показал. Факир. Слыхал?

Хан отрицательно покачал головой и ушел в ванную. Сынок отжался и пошел на руках следом.

– Ты ночью не спал. Язык доедал? Затащил неизвестно куда и еще не разговаривает.

– Встань на ноги, – Хан пальцем чистил зубы, умываясь, потер ладонью щеку, поморщился. – Надо у Даши бритву попросить и зубные щетки.

Сынок встал на ноги, вышел в спальню, оглядел свою мятую постель рядом с аккуратной койкой и спросил:

– Ты случаем не кадет? – и рассмеялся, потому что на блатном языке «кадет» означает – молодой неопытный сыщик.

– Я генерал, – Хан начал примеривать принесенную Дашей одежду…

Сынок в гостиной обошел вокруг стола, попытался открыть дверь, впрочем, сделал это без особой надежды на успех.

– Не вопрос, замочек для блезиру. – Хан, уже одетый, вошел в гостиную, взялся за белую крашеную решетку на окне и дернул так, что посыпалась штукатурка. – В момент выдерну. – Он отряхнул ладони, повернулся на каблуках, демонстрируя новый костюм. – Ну как?

– Фраер обыкновенный, – подвел итог Сынок. – Вчера от сохи, привезли по железке в мешке, на ногах следы от онучей остались.

– Так, да? Тогда неплохо. Самый лучший вид, когда на приезжего смахиваешь.

Сынок, как был, в одних трусах, прыгнул на диван, сел, обхватил голые коленки.

– Сядь, Степа Хан, давай покалякаем. Кто ты такой? Куда привел? Как дальше жить думаешь?

Хан посмотрел из-под черных бровей сердито, хотел огрызнуться, передумал и сел в шикарное кресло.

– Можно и серьезно поговорить, – рассудительно произнес он. – Только зачем? Нам с тобой делить нечего.

Николай Сынок пытался улыбочку изобразить, смотрел нехорошо, все меньше и меньше ему нравился случайный знакомый. И случайный ли? Как говорится, бог не фраер, ему подсказчик не требуется.

– Чего молчишь? – спросил Хан. – Я твоего имени не называл, с собой идти не уговаривал. Ты сам ко мне прилип, расстанемся красиво.

– Как?

– Ты в дверь, я в окно. Хочешь, наоборот.

– Соскакиваем отсюда? Сейчас? – Сынок поднялся.

– Я сюда по делу пришел, а ты хочешь налево, хочешь…

– Хан, кто тут… – перебил Николай, замялся, подыскивая слово. – Давай не будем. Хорошо? Я к тебе ничего не имею. А ты ко мне?

– Оставь, – Хан пожал плечами. – Только чего ты хочешь, не пойму.

– Ты меня привел, я к тебе пристал, мы сюда пришли. Так?

– Ну?

– Это что? Малина на Тишинке? И я говорю – нет. Меня никто тут не знает. Я пришел, переспал, оделся и адью? Ни тебя, ни меня отсюда в жизни не выпустят. Ты что же думаешь, люди такое делали, – Сынок указал на стены и обстановку, – чтобы Коля Сынок заскочил и спалил все дотла? Ты, Степа, меня совсем за идиота держишь? Когда такую хазу засвечивают, то на дело ведут, вот, – он пальцем чиркнул по горлу, – по мокрому. Либо в мешок, либо в пруд.

– Брось, Сынок, – Хан смотрел растерянно, оглянулся, погладил плюшевую обивку кресла. – Брось, говорю. Я на мокрое ни в жизнь. И в пруд тоже не надо, – он замолчал.

– Ты куда пришел? Кто тут хозяин? Ты куда шел, дурак стоеросовый? – Губы у Сынка дрожали, взбухли на горле вены, еле сдерживая бешенство, он перешел на шепот: – Ты чью одежу надел? Ты чьей шамовкой вчера ужинал? – Он указал на неубранную посуду. – Кто эту девку содержит? Эти двое, за конторкой, кто такие? Ты платье на мамзель рассмотрел?

Сынок вскочил, бросился на Хана, на ходу передумал, забежал в спальню, начал быстро и ловко одеваться.