Аграрная история Древнего мира

Рядом с царем теперь стоят, кроме его сидящих в собственных бургах вассалов, также другие знатные «роды» («Geschlechter»), имеющие, как и он, свои собственные замки и земельные владения и живущие рядом с ним в том же «городе»; они отправляются вместе с ним за свой счет в поход, поэтому и заседают с ним в совете, делят с ним добычу и являются участниками его политической власти над «народом». Значение существовавшего исстари и состоящего из знати совета растет, тогда как на Востоке он совершенно исчезает, и его место заступают чиновники и жрецы. Понятие «города» у Гомера изменчиво, что находится в соответствии с тем, что отдельные песни возникли в разное время, и есть нечто среднее между древним бургом и позднейшим, возникшим путем синойкизма «полисом». Чтобы «благородными» вообще являлись у него сидящие на земле и противополагались в этом смысле городским жителям, этого из мест, приводимых в подтверждение такого понимания Э. Мейером (говорящих на самом деле о «земле» в смысле «родины», а не «деревни»), по моему мнению, не следует. Положение было скорее такое: многие из местных вождей (Gauh"auptlinge) крестьянского периода и другие разбогатевшие фамилии превратились во владеющую землей и клиентами знать. Признавая над собой власть как первого среди равных (primus inter pares) «царя» (до этого положения спустился прежний микенский властитель, облагавший барщинными повинностями всех своих подданных) (Fronherrscher), но во всем остальном координируя свои действия на основах равенства, они живут в « городе», который является исключительным средоточием «политики». Они имеют обыкновение только с хозяйственными целями посещать деревню, своих пастухов, наделенных землей на правах ленного владения рабов и клиентов. Тот, кто, как царь Лаэрт, удаляется навсегда в деревню[224] (на свой стариковский надел), тем самым отказывается от всяких притязаний на царское достоинство. Все эти знатные «роды» (Geschlechter) накопили сокровища из своей доли военной добычи и (несомненно) участия в прибылях от торговли, с их помощью собрали в своих руках большое количество земли (об этом после) и могут набирать на войну собственных клиентов в качестве обоза или пехоты. Царь теперь не выше их. Если уж царская власть клонилась к упадку в прибрежных местах, преимущественно принимавших участие в морской торговле, то тем более это происходило в тех, которые больше сохранили характер континентальных местностей (Binnenorten), и где значение царской «сокровищницы», и сообразно с этим и царской дружины, было, конечно, с самого начала меньше. Так называемое «дорийское переселение», т. е. нашествие племен изнутри страны, способствовало, конечно, ускорению этого процесса. Ибо чем бы оно ни было в действительности в других отношениях, во всяком случае, оно создало такие политические общины — в частности Спарту, — в которых сословие воинов оставило за царскими родами, призывавшимися предводительствовать на войне, вне «службы» еще только одни почетные преимущества, и это не только в своем полисе, но по мере сил и у соседей, где оно в интересах обеспечения своего собственного государственного устройства везде выступало в пользу господствующего военного сословия против всяких попыток установить «монархию» восточного типа.