Аграрная история Древнего мира

Единственно, что мы знаем о земледелии, это то, что, по словам Демосфена, Аттика ввозила из одного только царства Левкона[333] в области Понта около 400 000 медимнов, а, судя по элевсинским податным отчетам за 315–318 гг. до P. X., сама производила около 400 000 медимнов, из них круглым счетом ¹/₁₀ — пшеница, остальное — ячмень. Это дало бы, если принять расчет Э. Мейера (а никаких обоснованных возражений нельзя привести против его цифр, как бы они ни были гипотетичны), 14 250 гектаров ежегодно засеваемой земельной площади; следовательно, при системе оставления земли под паром, из года в год 12% аттической земли засевалось бы хлебом. Одним своеобразием ландшафта, наверное, все-таки невозможно объяснить ничтожность этого процента. Но по делосским спискам, по-видимому, в IV в. до P. X. цены на время остановились на одном уровне и лишь потом опять стали более неуклонно подниматься вплоть до начала III в. Таким образом, в классическую эпоху в Аттике капитал мог найти приложение только в производстве оливкового масла. Об экономической организации этой отрасли сельского хозяйства источники не дают нам сведений: собственное хозяйство с рабами на римский лад или — еще вероятнее — аренда на современный итальянский лад, — обе эти системы были возможны; тот факт, что Ксенофонт, которому известен только рабский труд, особенно подробно говорит о разведении масличных деревьев, делает первое предположение более приемлемым для его времени.

Итак, взвесив все, приходится признать Грецию в классическую эпоху вблизи крупных центров оборота страной довольно сильно раздробленной на мелкие участки с значительно развитой огородной культурой в долинах, с мелким крестьянством по скатам гор, с мелкими землевладельцами по речным долинам Пелопоннеса, с «царством сквайров» («Squirearchies в Элиде, между тем как Фессалия была страной латифундий, крепостничества («H"origkeit») и коневодства; Беотия — страной крепких крупных крестьянских хозяйств, деревенский северо-запад еще пребывал в стадии натурального хозяйства. Не надо забывать, что первая половина IV в., а точно также и уже конец V в. до P. X., были временем постоянных и лишь на время приостановленных недолгим деспотическим господством Спарты революций и реставраций партийных групп, которые приносили с собой в форме беспрестанных конфискаций неслыханную дотоле неустойчивость землевладельческих отношений. Строго городские клерухии с превращением сельского населения в колонов (Митилена[334]), новые переделы земли с поголовным избиением аристократии и кровавые реставрации следуют одни за другими. Притом старые названия партий, как «демократия» и «олигархия», не всегда сохраняли тот смысл, какой они имели в V в. до P. X. до борьбы между Афинами и Спартой. Фиванская «демократия» была сельской демократией гоплитов, которая, достигнув политического объединения Беотии, стремилась к миру, совершенно как аттические крестьяне и их «олигархические» вожди, между тем как радикальная афинская демократия представляла собой живший войной городской слой — война приносит неимущему городскому населению возможность получать в качестве матросов высокое жалование, в случае победы — новую дань с побежденных, из которой будут оплачиваться общественные работы, увеличение наемной платы для городского домовладельца и расширение возможностей приложения капитала в завоеванной заморской области; а недолго существовавшая спартанская «демократия» (до Селласии[335]) представляла собой военную демократию владельцев земельной ренты. Землевладельческая (grundherrliche) олигархия в Фессалии и купеческая в Хиосе по своей экономической структуре составляли друг другу полную противоположность. Точно так же противоположность составляли олигархии Коринфа и Керкиры[336] и феодальная олигархия Спарты, которые, несмотря на это, стояли заодно против демократии. Произошла также некоторая перестановка в столь важном для группировки партий в древности отношении должника и кредитора в смысле размещения их на ступенях социальной лестницы. Должниками всегда являются «аграрии» (как и у нас), но кредиторами в более раннюю эпоху является землевладельческая, живущая в городах и военная знать, в позднейшее время — торговцы и владельцы рент, а среди должников позднее все сильнее выступают вперед как раз крупные землевладельцы. Перемена эта совершается постепенно, но тем не менее дает себя чувствовать. Уничтожение долговых обязательств и попытки в этом направлении отныне составляют по преимуществу юнкерский идеал, а не политическо-экономическое требование носящего оружие крестьянства.