Аграрные программы российских политических партий в начале ХХ в.

Естественно, не может быть и разговора о некой «левизне» правых ортодоксов. Их противодействие капитализации села полностью соответствовало традиционно-славянофильскому оппонированию прозападному бюрократизму. Это позволяет понять, почему «твердые» националисты не требовали простого возвращения назад, понимая всю сложность современных им реалий и необходимость взвешенного подхода к сложным проблемам собственности. Если Ф.Д. Самарин и предлагал отказаться от закрепления надельной земли в личную собственность крестьян, собираясь узаконить «идеальное право на определенную неизменную долю земли», то это откладывалось им в отдаленное будущее. В целом же он признавал личную собственность, понимая ее как неизбежное зло. Ф.Д. Самарин предлагал только минимизировать отрицательные последствия указа 9 ноября 1906 г., усилив влияние общинной организации и резко сократив возможность отчуждения надельных земель110.

Весьма умеренным было предложение Д.И. Хотяинцева сохранить личную собственность крестьян, сначала определив постоянный размер земельной доли каждого общинника. Что касается перехода к личному хозяйству, то согласно Д.И. Хотяинцеву, этот вопрос должно решить все сельское общество, а не его отдельные индивиды111

. Схожим было намерение С.Г. Аксакова соединить хуторскую и общинную систему, для чего он призывал: 1) точно установить размер хуторской земли (с учетом местных особенностей), достаточный для выгодного ведения хозяйства; 2) предоставлять право выселения только сильным крестьянам, имеющим необходимые средства и инвентарь, а также отличающимся не только энергичностью, но знанием и умением112.

Конкретизацией данного подхода, так или иначе присущего многим защитникам общины, следует считать патриархально-консервативный проект А. Панфилова. Он предложил создать систему общинно-хуторского наследственно-родового крестьянского землевладения. В ее рамках намечалось закрепить всю землю за общиной и параллельно разделить фонд на наследственные, родовые участки, раз и навсегда определенные. Такие участки («хутора в общине») должны были пользоваться совершенной хозяйственной независимостью от схода, передаваться по наследству и при вымирании семьи переходить миру. Они подлежали бы продаже только членам собственной общины и только с ее согласия.

В соответствии с проектом, их нельзя было закладывать ни банкам, ни частным лицам, отчуждать за долги. При выходе из общины всей семьей земля подлежала продаже «миру» (по местным ценам). В случае затруднения, возникшего в ходе проведения подобной операции, на помощь должно было прийти само государство. Желающие сохранить старую систему, могли бы не прибегать к таким нововведениям вообще113.

Основной принцип умеренных «общинников» можно понять, обратившись к следующему утверждению редколлегии газеты «Русское дело»: «Великое благо для России, почти неизвестное другим народам – здоровое равновесие между общинным и частным землевладением»2

. Любопытно заметить, что многие ультратрадиционалисты считали общинное начало имманентно присущим не только крестьянам, но и аристократии. Тот же А.Н. Панфилов рискнул заявить о существовании такого явления, как «всероссийская дворянская земельная община», уничтоженного после снятия запрета на продажу земли лицам, не принадлежавшим ко «второму» сословию3. А его единомышленник, публицист А. Москвич сделал вывод о том, что земля в земледельческом, а особенно земледельческом славянском государстве, не должна быть предметом вольной купли-продажи, ибо она фундамент государства; и призвал перейти к «уездной дворянской общине, союзу дворянских родов целого уезда4

.

Нетрудно заметить, что защитники общины, схватив самую суть русского консервативного национализма, не представляли собой ретроградную прослойку. Они тоже оказались вовлеченным в общий для дореволюционной России, мощный процесс идейно-теоретического поиска, призванного поставить старый национал-консерватизм в соответствии с запросами того бурного времени. Но они не переступали той черты, за которой сам национализм терял свои сущностные очертания, становясь во многом размытой, двусмысленной теоретической системой. Если же рассуждать о консерватизме в целом, то приходится констатировать определенный, и весьма значительный его отход от традиции. В XIX в. русские консерваторы в подавляющем большинстве сохраняли верность общинным основам народной жизни. Это относится в первую очередь к славянофилам, трепетное отношение которых к общине дало повод некоторым общественным деятелям (А.И. Герцен, В.Г. Белинский, А.А. Григорьев) говорить об их своеобразном социализме. За необходимость сохранить неотчуждаемость крестьянской земли, дополнив ее введением аналогичной практики в отношении дворян, выступал и К.П. Победоносцев117. А.К. Леонтьев считал, что «разрушители общины уничтожают одно из главных условий … нашего национально-культурного обособления». Он также соглашался с необходимостью некоторого прикрепления к земле дворян118.