Агрессия, или Так называемое зло

О таких эффективных нападениях на хищника – настоящего или мнимого – можно было бы рассказывать долго. У некоторых птиц и рыб развились для этой цели яркие «апосематические» или предостерегающие расцветки, которые хищник может легко заметить и ассоциировать с теми неприятностями, какие он имел, встречаясь с данным видом. Ядовитые, противные на вкус или как-либо иначе защищенные животные самых различных групп поразительно часто «выбирают» в виде предупредительных сигналов сочетания красного, белого и черного; и точно так же, как ни странно, «поступают» два существа, которые, кроме своей поистине «ядовитой» агрессивности, не имеют ничего общего ни друг с другом, ни с ядовитыми животными: водоплавающая птица пеганка (Tadorna tadorna) и рыба суматранский усач (Barbus partipentazona). Давно известно, что пеганки интенсивно травят хищников, и их яркое оперение настолько противно лисам, что те позволяют им безнаказанно высиживать яйца в своих норах. Суматранских усачей я купил, чтобы выяснить, зачем этим рыбкам столь выразительно ядовитая окраска; они тотчас же ответили на этот вопрос, устроив в большом общем аквариуме такую травлю крупных цихлид, что мне пришлось защищать этих хищных великанов от безобидных с виду малюток.

Столь же очевидна, как в случаях нападения хищника на жертву и травли хищника жертвами, видосохраняющая функция третьего типа боевого поведения, который мы с Г. Гедигером называем критической реакцией. Как известно, английское выражение «fighting like a cornered rat» («сражаться, как загнанная в угол крыса») символизирует отчаянную борьбу, в которой боец напрягает все силы, потому что не может ни бежать, ни рассчитывать на пощаду. Эта самая яростная форма боевого поведения мотивируется страхом – сильнейшим стремлением к бегству, которое невозможно реализовать обычным образом, потому что опасность слишком близка. Животное, можно сказать, уже не рискует повернуться к ней спиной и нападает само с пресловутым «мужеством отчаяния». Именно это может произойти, когда бегство невозможно из-за ограниченности пространства, как в случае загнанной в угол крысы; точно так же действует необходимость защитить выводок или семью. Нападение курицы-наседки или гусака на любой объект, оказавшийся слишком близко к птенцам, также следует рассматривать как критическую реакцию. При внезапном появлении устрашающего врага в пределах определенной критической зоны очень многие животные яростно набрасываются на него, хотя бежали бы даже с гораздо большего расстояния, если бы заметили его приближение издали. Гедигер весьма наглядно описал, как цирковые дрессировщики загоняют крупных хищных зверей в любое место на арене, ведя рискованную игру на границе между дистанцией бегства и критической дистанцией. В тысяче охотничьих рассказов можно прочесть, что крупные хищники крайне опасны в густых зарослях. Это объясняется прежде всего тем, что там дистанция бегства особенно мала. Зверь чувствует, что он в укрытии, и рассчитывает, что человек, продираясь сквозь заросли, не заметит его, даже если пройдет совсем близко. Но если человек перешагнет рубеж критической дистанции, то происходит, быстро и трагично, так называемый несчастный случай на охоте.

В описанных случаях борьбы между животными разных видов вполне ясно, какое преимущество для сохранения вида дает или «должно» дать каждому из участников борьбы его поведение. Но и внутривидовая агрессия – агрессия в собственном и более узком смысле слова – тоже служит сохранению вида. По поводу ее тоже можно и нужно задавать вопрос Дарвина – «зачем?». Для многих это не так уж очевидно, а тем, кто свыкся с идеями классического психоанализа, покажется, пожалуй, кощунственной попыткой апологии жизнеразрушающего начала, или попросту зла. В самом деле, нормальному члену цивилизованного общества случается увидеть настоящую агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние животные, так что он, естественно, видит лишь дурные последствия таких раздоров. Можно вспомнить поистине устрашающий ряд постепенных переходов – от петухов, подравшихся на мусорной куче, к грызущимся собакам, к тузящим друг друга мальчишкам, к парням, разбивающим о головы друг друга пивные кружки, потом к трактирным побоищам, уже отчасти политически окрашенным, и, наконец, к войнам и атомным бомбам.