Читаем Агриков меч полностью

— Разыскиваю я человека одного, знаю, что в Муроме он, но кто понять не могу. А тут мысль вдруг мелькнула. Но по ней выходит, Боюн не должен бы был с вами вурдов гонять.

— Понятно, — кивнул Пётр, ничего не поняв. — Эх, пропал куда-то Боюн. Боюсь, как бы его этот ваш Савелий вокруг пальца не обвёл.

— Об этом не беспокойся, — ухмыльнулся чародей. — Не обведёт. А попробует, без пальца останется.

***

Снег совсем сошёл. Всё зацвело, зазеленело. Реки вспухли, затопили пойменные луга и усердно пытались подточить холмы, на которых стоит город.

Вияна вышла прогуляться в берёзовую рощу. Недавно прошёл сильный ветер, скорее даже буря. Деревья в роще выстояли, но самые кончики веток у берёз посекло. Девушка шла, вдыхая весеннюю свежесть и радуясь яркому солнцу.

Вдруг что-то холодное, будто капля дождя, упала на её плечо. Вияна посмотрела и увидела на рубашке мокрое пятно. Она вновь посмотрела на небо, но не обнаружила на нём ни единого облачка. Вторая капля попала на лицо. Подул лёгкий ветерок и капли стали падать чаще. И вдруг Вияна поняла — это плакали берёзы. На обломанных кончиках веток собирались сверкающие на солнце капельки берёзового сока. Они набухали, становились крупнее и срывались вниз. Их было так много, и капали они так часто, что скоро вся её рубашка промокла насквозь, облепила и ноги, и спину, и грудь…

Раньше она тоже собирала березовый сок, вместе со всеми. Сок пили сразу или выпаривали, или ставили берёзовую брагу. И казалось, ничего необычного в этом нет. А тут сердце вдруг защемило. Это же всё равно, что слёзы пить или кровь. От сравнений таких у самой слёзы по щекам потекли, с берёзовыми мешаясь. И решила Вияна никогда больше сок не собирать.

А ещё вдруг решила она, что плакать никого нельзя заставлять. Даже тех, кто скрывает слёзы.

***

— Клинок тёплый, — бросил на ходу Пётр и отправился к лестнице, что вела в терем. — Пора мне.

— Удачи, князь! — пожелал Сокол.

Тот неожиданно развернулся.

— Знаешь, вспомнил я про Боюна-то. Если это поможет тебе, то говорили, будто он тогда раньше ушёл. Помню, ещё Борис Константинович искал его утром, а ему ответил старшина суздальский… как бишь его…

— Тимофей, — подсказал Сокол.

— Да точно он. Сказал, что, мол, уехал Боюн. Ещё бранился на попустительство такое к порядку.

Сокол нахмурился. Задумался. Хотя особенно размышлять не пришлось — всё одно к одному ложилось. Он выскочил из дворца и отправился к воротам.

— Жив твой Боюн, — усмехнулся, увидев чародея Жёлудь. — Только что вернулся. Ни царапинки на нём.

— А куда он пошёл?

— Эх! — удивился старшина. — А ведь и правда. Сколько у нас в ополчении отирается, а где живёт, не знаю. Звать-то его не приходилось, сам всегда появлялся, где горячо.

— Где горячо… — тихо повторил за старшиной чародей. — Вот же…

Он бросился обратно к палатам, но не одолел и половины пути, как увидел идущую навстречу Мену.

— Ты чего здесь? — спросил он.

— Оберег знак подал, что змей близко. Пошла узнать, не проходил ли кто через ворота.

— Поздно! Прошёл уже.

— Кто?

— Боюн, — Сокол зашагал ко дворцу. — Нужно его остановить.

Мена охнула и поспешила за ним.

— Боюн?! — переспросила ведунья. — Неужели это он к Варваре повадился ходить? А вроде бы простой ополченец.

— Совсем не простой, — объяснил на ходу чародей. — Всё совпадает. На воротах он бился как демон, а змей твой как раз обещал княжне город спасти. Дальше — почувствовала она любовника своего, когда мне записку твою передавала. А кто там кроме меня тогда был? Боюн! И ещё меч, когда у Тарко он увидел, сразу угадал, что не прост клинок. Но до сих пор зацепка была против этого — облава на вурдов. Каким бы колдуном он ни был, а в двух местах одновременно не мог находиться. А теперь оказалось, что раньше он оттуда ушёл и вполне успевал вернуться в город до ночи.

— Стой! — сказала вдруг Мена, обхватив оберег ладонью.

— Что такое? — испугался чародей.

— Опоздали, — выдохнула она. — Можно не спешить больше. Он уже там.

— Вмешаемся! — настаивал Сокол. — Прекратим схватку.

— Соединились Пётр и Агриков меч, сошлись с колдуном. Теперь уже ничто помешать не способно. Предопределён конец. Тут даже боги бессильны.

Сокол уселся прямо на землю, лишь на шаг отступив с чавкающей грязью тропы. Обхватил голову руками, мало что не завыл.

— Ну и ладно, чего ты расстроился? — попыталась успокоить товарища Мена. — Хороший мужик, не спорю, но ведь он знал, на что шёл.

— Сустай он, — сказал Сокол. — Боюн и есть Дедушка искомый.

— Сказочник? — удивилась Мена.

— Ну, да, Сказочник. Придумал вот себе сказку, чёрт лесной!

Она уселась рядом с Соколом, выбрав сторону почище и посуше.

— Почему ты решил что он?

— Давно заподозрил. Ещё когда он на клинок первый раз посмотрел, а потом когда Савелия решил выпроводить за пределы. Такое только хранитель лесов моет проделать, да кому другому и в голову бы не пришло. Мне вот не пришло. Но тогда я никак его со змеем твоим не связал! Тот давний поход на вурдов всё спутал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мещерские волхвы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза