Агробление по-олбански

В противовес кричащим вывескам баров в Приштине таверна Эфлисона была увита и спрятана под виноградной лозой. Потому что заведение Эфлисон в рекламе не нуждалось. У Эфлисона были постоянные клиенты. Все свои. Для своих Эфлисон по вечерам показывал маленькое шоу-представление или устраивал конкурсы. Отжигал как мог. Точнее, поджигал абсент, жженый сахар с вишней. С помощью ножа и вилки делал из груш и яблок скульптурки-фигурки-миниатюрки, пел арии Верди и Пуччини. Поднимал пучину восторга и оваций.

Петр и Давид тоже входили в круг своих. Однажды они попробовали у Эфлисона настоящую сербскую плескавицу – и попали в гастрономический плен. Жаренная на огне мясная лепешка в хлебе со множеством начинок – только успевай языком разгребать. Лук, помидоры, огурцы, сыр, перец, зелень и еще много всего – на любой вкус. Наяривай, сколько хочешь, на зубной гармошке.

К плескавице Эфлисон подавал, как он говорил, настоящую плескарницу – чарки с анисовой македонской мастикой, хорватской красносмородиновой настойкой и черногорской перцовкой. На выбор.

– Не стесняйтесь! – приговаривал Эф. – Хлебайте природную народную силу, что проявит себя катаклизмами в вашей крови и вашем животе.

Хотя настоящей природной стихией был сам Эфлисон. Вот и сейчас, не успели Петр и Давид подъехать к пристроенной к скалам и спрятанной под кружевом винограда таверне Эфлисона, как эта гора из сыра и фруктов, срывая фартук, уже двинулась навстречу гостям.

– Здравствуйте, други! – распахнул большие ручища Эфлисон.

– Здорово, братушка! – улыбнулся Петр.

– Привет! – поздоровался Порошкански, тщетно пытаясь избежать могучих объятий Эфлисона.

– О-о-о! Какие люди на балканской фабрике морских звезд, свиней и ежей!

– В порошок сотрешь!! – прохрипел опять же он, Порошкански.

– Ра-а-з-здавиш-шь! – прохрипел, выдавливая из себя по капле свободу, Петр.

– Ничего, ничего! – радостно лепетал Эфлисон. – Сначала надо хорошенечко выжать человека, чтобы он побольше в себя потом вина вобрал. Ведь душа возвращается в потрескавшееся, потрепанное землетрясением тело вместе с влагой.

– Опять ты за свои хитрости.

– Садитесь, садитесь, гости дорогие, – Эф смахнул большим полотенцем крошки и мух со стола, – рассказывайте.

– Да что, собственно, рассказывать?

– Говорят, у вас сейчас в Албании заварушка. Люди на банкиров бросаются.

– Есть немного.

– Дела, дела! Когда это было видно, чтобы зайцы на лис бросались?!

– А у нас все по-старому: немного работаем, немного гуляем. – Эфлисон подсунул под себя дубовую табуретку.

– Это и хорошо.

– Да вы, наверное, с дороги проголодались. Сейчас я вас попотчую, – засуетился хитрец Эфлисон и вскоре принес большой кувшин вина «Герцеговачки Вранац» вместе с закуской: маринованные оливки, пикантный салат с сельдью.

– Сейчас поваренок приготовит горячее.

– Опять ты за свои штучки, Эфлисон! – воскликнул Петр, пытаясь надвинуть на лицо самое строгое выражение.

– О чем ты, Петр? – блюдя полную невинность, спросил Эф.

– Зачем принес к белому вину соленую закуску? Чтобы мы больше выпили?

– Зачем рыбу соленую к вину? – переспросил Эфлисон. – А как же иначе? Человек, когда он выпьет, ему море по колено становится. А тут как раз рыба. Человек, когда он выпьет, он таким героем делается, героем-одиночкой. Ему смерть не страшна и любовь забавна. А что такое смерть и любовь в сознании человека, как не море? Откуда смерть – из-за моря. Что такое чувства – море. А без смерти и любви человеку чего-то не хватает. Мелочи вроде какой-то для счастья не хватает, но как не хватает! Неполноценный человек, пока он не выпьет. Душевной полноты, душевного моря человеку не хватает. Высших сил в каждой секунде бытия, разгула стихий и сверхчеловеческого человеку не хватает.

– Вот это да! – восхитился Порошкански.

– Ты давай, давай философствуй под «Било Вранац», да не завирайся, – одернул друга Петр. – Было, не было. Я тебя о чем спросил? Я тебя спросил: ты зачем к вину закуски всякой соленой да рыбы принес – чтоб мы больше выпили? А ну, отвечай.

– Это уж как водится. А вы разве не за тем сюда приехали?

– Как тебе сказать… Во-первых, нас обобрали по ту сторону границы, а во-вторых, ты своих наперстников-таможенников знаешь. До последней нитки обобрали…

– Как не знать, я ведь контрабандой вина занимался. Вы пейте, пейте, гости дорогие, там разберемся. Море – оно почему может выпить больше всех на земле? Оттого, что закусывает только соленым.

– Ладно, неси свое горячее, – махнул рукой Петр, – разговор есть. А ты, Порошкански, давай наливай…

Давид послушно взял плескарницу и посмотрел сквозь запотевшее стекло на то, как в ней плескались какие-то ошметки. Должно быть, винные ягоды и плавники пьяных рыб.

Накатили-хряпнули. Затем еще по одной. Когда Петр почувствовал, что у него начинает развязываться язык, Эфлисон принес горячее: бараньи почки с горошком и в горшочках. Бараний желудок и прочая требуха.

– Слушай, Эфлисон. У меня к тебе дело.