Агробление по-олбански

За Жана это сделал я. Сжал кулак, развернулся и со всей силы ударил Эрика в лицо. За Жана, за Рауля и за себя.

И если я не любил свою жену к тому времени, когда они повстречались с Эриком, то Жан и Рауль любят Александру и сейчас.

– Кто подсказал тебе принимать наркотики, Эрик? – спросил я. На этот раз саркастическая улыбка не сходила уже с моего лица.

– Ребята из Йельского университета. – Эрик вытирал с губы кровь.

– Ребята из Йельского университета? Вот молодцы! И ты их послушал. А куда смотрел твой научный руководитель?

– Перестань, – сказал Жан.

Не знаю, откуда в них столько человеколюбия. Рауль что-то напевал себе под нос, постукивая пальцами по коленке.

– Я против любого насилия, – только и сказал он.

– Давай рассказывай, – сказал Жан, когда мы приехали домой, – только без грубых выражений.

– О чем рассказывать?

– Обо всем помаленьку, начиная с того момента, как вы познакомились с Александрой.

– Знаешь, про Александру грубыми выражениями – никогда.

– Давай, давай, рассказывай.

– Я знал ее еще со школы. Мы ведь учились все в одной школе, – обратился Эрик ко мне.

– Никогда ничего о тебе не слышал.

– Может быть, слышал об Англичанине?

– Плевать на тебя. Давай лучше рассказывай про Александру.

– Знаешь, мне она казалась особенной, что ли, какой-то, или счастливой. Ездила в Артек. Потом за границу. Выступала на соревнованиях.

– Ну и что?

– Не знаю, я завидовал. Мне она казалась избранной. Потом я сам уехал в США.

– Подожди, – вскинул я руки, – а как же моя жена? Ты что ж, бросил ее здесь?

– Там я и встретил Александру, – не обращая на мои слова никакого внимания, продолжал Эрик. – Они собирались тренироваться в местном университете, в отличном спортивном комплексе.

К тому времени она похорошела, что ли. Да и на меня нахлынула ностальгия. Вспоминали школу, учителей. В общем, я запал. Но сначала не столько на нее, сколько на запах. Ее волосы пахли земляничкой. Все-таки землячка. От шеи с серебристой цепочкой веяло как от реки Селенги и стога сена. За холмами.

Некстати любовь. Знаешь, я тогда работал над одним серьезным проектом. Информационными полями. Долго объяснять, но что-то вроде волновой связи между компьютерами, как у сотовых телефонов.

Ну, слово за слово. Я решил соблазнить ее. Пригласил в кафе, затем в кино, затем к себе в хату.

– Может, хватит?

– Только я понял, что я ей безразличен. Абсолютно безразличен. Такое со мной было впервые, чтобы я сам влюбился, а девушка мне не отвечала.

– Она меня любила, меня, – взорвался я, – слышишь, меня, бездарность, неудачника! – Это был миг моего торжества. Наконец-то я ему отомстил. Один на один, как в футболе или в шахматах.

– А как ты ее соблазнил?

– Соблазнил наполовину, у меня было такое чувство, будто она мне не доверяет.

А когда она, не попрощавшись, уехала, я места себе не находил. Понимаешь, мы с ней занимались сексом два раза, и оба раза она ни посмотрела на меня ласково, ни нежного слова не сказала. Даже тело свое не полностью показала.

– То есть как это не полностью?

– Так, груди даже не показала. Все в темноте и под одеялом. По моему домику ходила в длинной, почти до колен белой футболке. Знаешь, такие, с надписями «Я из Бостона».

– Ты хочешь сказать, специально не показала?

– Специально, ни в какую. Мне это странным показалось. Я и так, и этак уговаривал. Шептал ей на ухо, мол, не комплексуй, размер для меня не имеет значения. От дефектов я только возбуждаюсь больше. Мы даже боролись. Ни в какую. Знаешь, для меня это очень важно было увидеть ее грудь. Грудь же – это, помимо прочего, символ материнства. А в данном случае символ родины. Я ведь всегда националистом был и ее аромат вдыхал как националист. А она: не могу, говорит, понимаешь, не-мо-гу.

– А дальше?

– А дальше спасибо ребятам с биологического, научили кокаин нюхать. Вместо запаха реки Селенги.

– Я не про это тебя спрашивал, а про надписи.

– А, надписи. Их было три. Они принадлежали каким-то шейхам древности. Так мне объяснила Александра. Первая: «Смерть приходит только один раз; так что будь готов к ее приходу». Вторая актуальная – «В любви победитель тот, кого любовь победила». Н у, а третья – «Для того, кто обладает проницательностью, и единого знака довольно».

– Не понимаю, – развел руками Жан.

Он ходил по комнате, пребывая в возбужденном состоянии.

– Рауль, у тебя остался тот номер журнала? – наконец спросил он.

– Конечно.

– Давай неси сюда.

– Может, сначала по чайку?

– Какой тут чаек?

Рауль принес журнал и раскрыл его на нужной странице.

Не знаю, что почувствовали другие, но мне стало не по себе. Посреди тысячи людей наша Александра с задранной майкой. Среди разноцветного моря фанатов. А рядом статья о румынской гимнастке, снявшейся для «Плейбоя», и обо всех репрессиях, свалившихся на ее голову. Девочку преследовали так, что она вынуждена была покинуть родину. Автор статьи сетовала на то, что русскую гимнастку даже не пожурили.

Жан стал разглядывать грудь Александры с лупой. От этого мне стало еще больше не по себе.

– Перестань, – попросил его Рауль.

Жан поднял голову и посмотрел на нас так, словно был чем-то поражен.