Вдруг он грохнулся в полном изнеможении наземь. Шум мгновенно прекратился и во всем помещении воцарилась мертвая тишина. Объятые ужасом музыканты, согнувшись, поспешно пробирались вдоль стен и исчезали. Женщины же в это время со вздохами и подавленным шепотом метались вокруг безжизненного тела своего короля.
Этот случай помог моим планам. Несколько удачных лечений при помощи домашней аптечки создали мне в стране славу колдуна. Придя в себя, Бангассу велел мне явиться. Он лежал в глубокой испарине, дрожа от лихорадки.
— Белые, — сказал он мне, — великие волшебники. Ты один можешь меня вылечить. Мои же колдуны — ослы.
И с жалобным видом он указал на пять или шесть распростертых пластом у его ног рабов, зеленых от страха и стучащих зубами. Рядом с ними бился с потухшими глазами зарезанный петух, которого они закололи для каких-то заклинаний. Несколько лепешек колы[4]
, которые нашлись у меня в кармане, быстро подействовали на короля и, когда он стал благодарить меня и изъявлять свою дружбу, я поспешил воспользоваться случаем и изложил ему мою просьбу. Тотчас же он насторожил уши. Маленькие негритянские властители недоверчивы и подозрительны. Король долго раздумывал над ответом, машинально перебирая рукой ножные пальцы и поглаживая голени своих блестящих ног.— Агуглу? — сказал он наконец. — Что ты хочешь этим сказать? О таком племени в своих владениях я не слышал ничего.
В то же время, я чувствовал на себе его подозрительный взгляд. Мне понадобилось много дипломатической ловкости, чтобы победить его опасение; в конце концов, это мне удалось, и я оставил его, добившись формального обещания.
И действительно, в последний день праздника мой слуга Сироко объявил мне о прибытии гонца от Бангассу. В жизнерадостном, маленьком человечке я узнал королевского церемониймейстера. Он отвесил мне множество поклонов, сопровождая каждое слово цветистыми формулами вежливых приветствий.
— Король в отчаянии, — сказал он. — Среди пленников находилось одно странное животное, похожее по телесному строению на человека, но оно было так опасно, что сторожа оказались в необходимости убить его стрелами.
Он сделал два шага назад, вытянул левую ногу и поднял к небу свои маленькие жирные ручки.
Затем он снова заговорил, а его руки звонко упали на бедра.
— Бангассу ни за что на свете не хотел тебя подвергнуть смертельной опасности, и благословляет небо за этот случай.
Взбешенный и разочарованный, я хотел уже спровадить болтуна, когда наконец он открыл свои последние карты:
— Король, мой повелитель, — объявил он торжественно, — знает все, что происходит в его владениях. Ему донесли о твоей странной любви к костям. Вот сумка из кожи гиппопотама: ты найдешь в ней кости интересующего тебя животного!
Церемониймейстер не успел еще повернуться, чтобы уйти, как я уже открыл сумку дрожащими от волнения пальцами и стал последовательно вынимать оттуда сперва нижнюю челюсть, затем черепную коробку, грудную клетку со всеми ребрами, таз и бедро.
Все это было начисто обскоблено ножом и носило следы укусов.
При первом же взгляде грудная клетка поразила меня своим чудовищным развитием, встречающимся только у шимпанзе, орангутангов и горилл. Таз, наоборот, явно отличался от таза обезьян, который находится у них в зачаточном состоянии и служит исключительно точкой опоры для нижних конечностей. Но тот, который я ощупывал пальцами, был настолько широк, что давал крепкую опору всему телу и позволял принимать вертикальное положение. Нижняя челюсть, которую я затем исследовал, свидетельствовала о большой силе и чисто животном развитии. Я нашел на ней, один за другим, все характерные признаки знаменитой среди ученого мира челюсти, открытой в Бельгии, в пещере Нолет.
Здесь, как и там, костяные отростки едва обозначены, а боковые впадины глубоко вдавлены. И вдруг я широко раскрыл глаза: на челюсти, которую я вертел в руках, с определенной ясностью обрисовывался несуществующий у обезьян подбородок.
Я лихорадочно схватил гладкий и ровный череп, очищенный от грязи.
Лобная часть была широка; лоб хотя низкий и покатый, но вполне нормального строения, походил на лоб бушменов или жителей Огненной земли и наших доисторических предков Неандерталя и Солютра. Насколько я мог судить, мозг властно занял оба полушария, трансформировал эту голову и заставил череп податься под давлением его державного превосходства.
Я перебирал его кости, измерял его рост, считал его позвонки!
Вне себя я подбежал к окну и ударом кулака открыл ставни.
Солнце исчезло и закат горел цветом меда и зеленого золота. По тропинке проходила женщина, неся на руках негритенка, сосущего ее отвислые груди. Она остановилась и улыбнулась мне во весь свой белозубый рот. При виде ее я сдержал крик, рвавшийся из моей груди к сверкавшему звездами небу[5]
.II
АЗУБ
В моем уме смутно назревал план. Почему бы мне не изучить Агуглу на месте? Я сообщил об этом Абу-Гуруну, который с первых же моих слов отнесся к этому намерению враждебно.