Ай-ай и я

Вдоволь наплававшись и освежившись, мы вернулись на базу, чтобы оттуда ехать в столицу, и Ли в последний раз взглянула на крошечных, словно пришедших к нам из допотопных времен существ, ползавших по своим площадкам, как заводные игрушки.

— Так у тебя их теперь тридцать одна? — спросил я, нежно держа черепашку между большим и указательным пальцами и ощущая мягкость ее панциря — точно промокашка. Черепашка шевелила головой и ногами, не желая над собой насилия, и, едва я опустил ее на землю, маленькое создание бросилось под укрытие из листьев во всю черепашью прыть.

— По-моему, мы и так здорово постарались, — сказал Дон, — но при случае сделаем еще лучше.

— Тогда их вам будет некуда девать, — заметила Ли, со счастливой улыбкой целуя черепашонка в нос, к явному удивлению и раздражению Дона.

Глава четвертая Прыгающие крысы и капидоло

Сойдя с самолета в Мурундаве, мы словно попали в финскую баню. Очутиться после приятного средиземноморского климата Антананариву (именуемого в дальнейшем просто Тана) в таком аду оказалось шоком для нервной системы. Легкие не могли вдыхать перегретый пар, а тела моментально взмокли. С выцветшего неба нещадно жарило солнце; ни ветерка, ни облачка, каковое могло бы бросить спасительную тень. Каждый шаг по раскаленной земле, на которой можно было печь блины, давался с колоссальным трудом и потом. Грезилось о шумящих над тобой вентиляторах с лопастями, как мельничные крылья; о речке с прохладной зеленой водой; о звенящих хрусталиках льда в заиндевевшем стаканчике мороженого, — словом, обо всем, что могло бы доставить прохладу, но наяву нам, судя по всему, было не обрести ее, во всяком случае в обозримом будущем.

Нас встречали Джон Хартли со своей женой Сильвией, недавно присоединившейся к нашей экспедиции, и весь взмокший и оттого угрюмый, но, как всегда, настроенный решительно Квентин Блоксэм, именуемый в дальнейшем просто Кью.

— Как дела? — спросил я, когда мы погрузились в «тойоту».

— Вроде неплохо. Две крысы и несколько капидоло, — сказал Квентин, не скрывая триумфа.

— Здорово! — восхитился я. — Мне не терпится увидеть.

— А как дела в лагере? — спросила Ли.

— Жарко! — только и сказал Джон. — Жарища жуткая.

— И полно мух, — добавила Сильвия. Впрочем, она со своей безупречной прической и большими голубыми глазами выглядела так, будто вышла за покупками на Бонд-стрит, а не приехала из кишащего мухами лагеря в глухих лесах.

— Похоже, туда слетелись мухи со всего света, — угрюмо произнес Квентин.

— Но ведь хуже, чем в Австралии, не будет? — возразил я. — Мне рассказывали, что в Австралии, когда человек идет по улице и машет рукой, то это не потому, что он знает в городе всех и каждого, а потому, что отгоняет мух.

— Поживем — увидим, — мрачно отозвалась Сильвия.

— Мы решили, что прежде чем полетим домой, заедем в столицу, чтобы приобщиться к цивилизации, — сказал Джон. — Ты как, креветок любишь?

— Если хорошо приготовлены, съем без разговоров, — рассудительно молвил я.

— Вот и отлично, — сказал Джон. — Пошли в гостиницу, тут неподалеку, там ресторан с видом на пляж и прохладный ветер с моря. А креветки там — пальчики оближешь!

— Действительно роскошные, — добавила Сильвия.

— И здоровые, как слоны, — задумчиво сказал Квентин.

Мы поехали по изрытой дороге к отелю и вскоре остановились у заросшего гибискусом сада, утопавшего в бугенвиллее. Ресторан представлял собой большую, открытую с трех сторон деревянную конструкцию, выходящую на дикий песчаный пляж, на который с тихим шумом накатывались небольшие волны с белыми гребешками. Здесь мы наконец-то оказались в спасительной тени, и устойчивый прохладный бриз высушил наши взмокшие тела. Хозяйка гостиницы, крупная смуглая мальгашка с широким, но не пухлым лицом и сияющей словно прожектор улыбкой, вскоре поставила перед нами батарею запотевших бутылок пива из холодильника; за ним последовали блюда с огромными креветками цвета заходящего солнца, жирными и сочными; к ним подали миску риса, поглотить которую мог бы, наверное, только Гаргантюа, и еще целый набор редкостных и деликатесных малагасийских закусок, среди которых, к моей радости, оказались земляные орешки — по-местному «вондза бори»: круглые, мягкие, желтовато-коричневые или просто коричневые, каждый размером с ядро обычного лесного ореха. Их готовят в горячем соусе со стручковым перцем, помидорами и репчатым луком; вкус же у них примерно как у кнедликов. Покончив с креветками, рисом и земляными орешками, мы почувствовали себя как нельзя лучше: насытившиеся, в прохладе, убаюкиваемые шумом моря, мы готовы были ответить на любой вызов и любую глупость, которую готовил нам окружающий мир. Квентин высказал предположение, что после сиесты неплохо было бы поплавать, но мы скрепя сердце отказались от этой затеи, решив, что долг зовет и нельзя тратить столько времени на наслаждение прелестями Мурундавы.

* * *