Капля холодной влаги прочертила дорожку по виску, скатилась к пересохшим губам. Кто проболтался? Гермес – мог, особенно если в подпитии, поймаю – узнает гонец, что бывает, когда кадуцей применяют не по назначению. И о моей фантазии узнает многое. Впрочем, Сизиф и сам мог рассказать, зря я думал, что он несет свою кару бездумно, а сил у него сохранилось только на стоны…
Левой рукой он потянул из-за пояса меч, висевший в ножнах.
Я подался назад, будто Ананка собрала в пучок волосы – и потянула. Стукнулся спиной о твердую волосатую ляжку великана.
Будто в лицо ткнули факелом.
Ледяным как Стикс факелом времен правления Урана.
Разошлась давно забытой, обжигающей болью левая ладонь.
Искривленное адамантовое лезвие махайры насмешливо щерилось в глаза отблесками прошлого – ядовитая гадина, которой отсекли голову, а она все равно пытается кусать, гадюка, которую раздавили давным-давно, а она, умирая, народила змеенышей…
Шлем невидимости. Жезл подземного Владыки.
И меч, скованный из остатков Серпа Времени.
Три грани непобедимости.
Флегетон пылал вдали тревожно, а Тартар хохотал с торжеством.
По теням пошел шепоток – в нем было что-то о героях… Оркус услышал и кивнул.
Стикс катил свои воды незыблемо, а толпа теней становилась все гуще и гуще. Наливались предвкушением лапы великанов на плечах – те чувствовали, что речь их предводителя подходит к концу.
Адамантовое лезвие, щекоча, двинулось по груди. Остановилось напротив редко стучащего сердца. Поднялось выше, лаская острым клювом шею, мягко прижалось к подбородку, поползло по щеке…
Лезвие замерло в раздумьях. Великан справа недовольно тряхнул за плечо – какие, мол, сделки, давай его сюда!
Он смотрел с таким удивлением, что даже забыл опустить серп. В глаза, пытаясь рассмотреть из-за спутанных прядей волос. Угадать, представить, в чем подвох…
Поймать меня на лжи.
Я не желал смотреть в ответ – только загнанные звери глядят в глаза своему убийце перед тем, как он возносит копье. Вся безнадежность из взгляда доставалась каменистому прибрежью Стикса.
Мелкие камешки многое бы могли порассказать о моем взгляде. О том, что мой противник продумал все. О трех гранях неуязвимости. Об отчаянной попытке удержать в последний миг то, что еще имеет смысл держать – самое важное… О словах Мойр и свитке, в котором теперь – пустота.
«
Умолкла Судьба – видно, отправилась свой свиток перетряхивать. Выяснять, как это она могла проглядеть такую мелочь, камешек в сандалии вроде Оркуса…
Только камешки в сандалиях и важны.
Басилевсов убивают при помощи рабов.
Женщины закалывают мужей, не ожидающих предательства.
Величайшие воины погибают от рыбьей косточки, попавшей не в то горло.
Мелочи властны даже над богами, и Владыки – не исключение…
Серая однородная галька плавилась под взглядом, который в Титаномахии жег противника сквозь прорези шлема. Взгляд горел отчаянием.